Колония медленно наполнялась бездумными куклами, шаркающей походкой передвигающимися вдоль желтых стен бараков и ведущими разговор с фантомами. Отец писал отчеты в столицу с просьбами помощи или совета.

«Как же это всё понимать? — обращался к безликому чиновнику Отец. — Мне чрезвычайно сложно отличить ложь от правды. Сказанное покойным мистером Купером не дает покоя… Каковы долговременные последствия рассечения? Способностей, дарованных мне Терра-Империум, не хватает, чтобы остановить деградацию сознания рассеченных… Приведу примеры из своих наблюдений. Более всё деградация распространилась в социальных группах, задействованных в контроле сложной индустриальной машинерии, а менее всего в агрофакториях. В последних механизм взаимодействия с биологическими организмами если не примитивен в положительном смысле, то весьма мягок и щадящ. Полагаю, существует корреляция между количеством контролируемых оператором средств и скоростью разложения сознания человека. Мне всё сложнее контролировать психологические изменения, более того, скажу вам, кажется, что эти изменения происходят со мной! Но вот в чем дело, я не рассеченный, не входящий в контакт с машинами. Возможно, физиологические процессы геронтического характера каким-то образом связаны с ускорением деградации? И то, что симптомы в последние несколько лет стали более тревожными, обусловлены как раз возрастными особенностями? А как объяснить их повальное увлечение насилием и членовредительством? Наиболее пострадавшие, в частности, колонист по фамилии Джонсон, начали выдумывать истории, несуществующие события, обыгрывать в разговоре небылицы. Тревожно, очень тревожно! У меня столько вопросов, ответьте же! Мы, отцы, обязаны сдерживать подобные эксцессы… Но можем ли мы лечить, будьте со мной откровенны!»

Отчеты Отца оставались без ответа.

Сам майор Бу беспорядочно пил, потреблял токс и периодически забавы ради бил бока каторжанам, попавшимся на ночной улице. Ему прощалось всё, ведь молодчику было наплевать, сколько будет украдено колониальных товаров. Лишь бы колонисты выполняли план. К ним майор Бу относился как к пациентам клиники для душевнобольных, не утруждал себя обязанностями, не скрывал своего плана перевестись обратно в обитаемый мир, «где расцветают розы, а не пузыри в болоте», и часто всем напоминал:

— Делай что хочешь, но выполни план.

Вскоре поползли слухи, что старик с молодой женой не справляется, что он ей не указ и даже еженощное «воспитание» к результату не привело. Феранда пробовала подкупить надзирателя, но помощник Гаррисон по простоте души рассказал об этом старому Джону в баре.

Она часто пряталась у Отца в погребе его дома. Но долго сидеть в нём не могла, к утру ей приходилось возвращаться, где её били электропогонялкой, да так, что под ногами образовывалась постыдная лужа.

Иногда в окнах дома Хиндли виднелся знакомый силуэт его друга Каспера.

Каторжане беспокоились, что бунтарка начнет склонять и других женщин к неповиновению, их раздражающий бубнеж теперь слышался в баре и во время хороводов.

Феранда плохо готовила, плохо собирала грибы в тундровом прилеске, плохо работала в шахте, намеренно совершала аварии; ни женой, ни тем более рабыней она себя не считала и находила в происходящем лишь временную досаду, плохую игру, наложенную на одно гигантское космическое путешествие: «Будет что детям рассказать»

По ночам из разных домов заметно прибавилось женских криков и мольб о помощи. Каторжане со страху принялись воспитывать своих многочисленных жен, они сбегали, а затем вновь возвращались — жить в мертвой тундре невозможно. Престарелый Отец качался на кресле, зажимая ладонями уши.

13

Отцу не спалось. Его одолевали кошмары после сеанса с рассеченными. Вдруг послышался звук в замочной скважине.

Кто-то ковырялся в замке двери.

Мужчина встал, включил свет в гостиной. Тут же звуки прекратились. Тогда он потянул за ручку.

В темноте показалась спина уходящего. Отец его окликнул. Незнакомец остановился, холодный ветер поднимал пыль на дороге, мерцающие лампы, не насытившиеся ранее зимним солнцем, плохо сделали освещение. Подойдя ближе, всмотревшись в лицо, глубоко смущенный Отец беспокойно спросил:

— Джон, вы хотели что-то?

У Джона в руке лежал нож.

— Джон? — повторил Отец. — Джон, очнитесь же!

— А ведь дурочке гарантировали всё.

— О ком вы?

— Кэрри, моя дурочка, вишневый цветочек…

Секундное молчание, растянувшееся в вечность.

— Постойте-ка, вы про бывшую жену? — спросил Отец. Взгляд держался на ноже, в голове гудело «Выхватить или довериться?»

— Почему бывшая? — каким-то пьяным голосом ответил старый Джон. — Она вот здесь.

— Где?

— Ну здесь.

— Да где же? Умоляю, дорогой: объяснитесь, очнитесь, проснитесь!

— У вас она. Я знаю.

Отец опешил.

— Да-да. Вы думали, не узнаю, как Кэрри прячется у вас в подвале?

— Джон, дорогой, Кэрри нет на Катанге. Если хотите, я покажу подвал и все комнаты. Кэрри развелась с вами. Давно.

Хиндли слегка закачался, замямлил, рукоять ножа плавно соскользнула с руки. Обняв за плечо, Отец настойчиво повел его домой.

Дом Хиндли стоял после дома надзирателя. Узенькая ограда, легкий газон, круглая крыша и круглые окна, бестолковый садовый гном, тонкие фонарики-шпажки, воткнутые в землю. Строением он напоминал медвежью лачугу, огородившуюся от остальных. Не хватало лишь улья с пчёлами. В одном из окон мертвецки горел бледный свет, и два женских лица, изуродованных тенями, страшно смотрели на приближающуюся парочку.

Заходить внутрь Отец не решился. Слабоумный сын Хиндли, не приспособленный к рассечению и вообще к какой-либо работе, никогда не уходил дальше поселка. Цокая языком словно недовольный, он закрыл дверь без слов прощания.

Стояла ночь, мигали звезды, вдали виднелось горящее жерло домны, захватывающей всё новые пространства.

— Феранда, это ты? — спросил темноту Отец.

Девушка, точно призрак, материализовалась у ворот дома. Одетая в простой серый плащ, с сумкой через плечо, она пригласила пройтись до её любимой поляны.

Поздней осенью мох на Катанге цветет аккуратными корзиночками. Если наступать на них, то заиграет желтая люминесценция. Шаг Феранды ровный, уверенный, знающий; нога Отца ступала мягко и нерешительно, след в след. Наконец, добрались до небольшого поля у озера, откуда хорошо просматривался посёлок.

Отец только сейчас подумал, как же рискованно было согласиться на ночную прогулку без оружия.

Феранда достала из холщовой сумки шар, энергично потерла в ладонях и подбросила; шар закипел, звездой взлетел над головами, пустил тёплое золотистое свечение на всю округу.

— Как романтично! — сказала Феранда. Её лицо было таким же легким и убежденным, как в первую встречу на Катанге, но руки покрылись шрамами и ссадинами.

— И в самом деле, — удивленный Отец не знал, что ожидать от девушки. — А что это?

— Дары планеты, что россыпью под ногами лежат. Жаль, не цените, топчете их.

Помолчали.

— Катанга. Какое глупое название для такой замечательной планеты!

— Как бы вы назвали?

— Хороший вопрос… — Феранда задумалась. — Наверное, имя должно быть холодным, как лёд, и непокорным, как