Муравей

замурованный в желтый

зной,

как в янтарь,

лежа

на жарком песке…

с грацией скомканного

насекомого,

восхищаюсь тому,

как по моей руке

весело и легко

бежит м-ура-

вей…

И провалиться в жизнь

Какое счастье! — Вот сейчас,

закрыв глаза, поставить точку.

Но — отказаться, передумать,

все начать сначала –

от берега утро-бного отчалить,

как в омут, окунуться с головой

в бездонную дневную даль,

неся себя, как дань

по саблезубым волнам океана,

аукнуться в холодной глубине

подобно телу гулкому акулы,

ликуя, отразиться в небе

легким бликом чайки,

и падать, падать, споты-каясь

о мраморные глыбы облаков,

скрываясь как на карнавале –

под масками осенних листьев,

как падают чаинки в медном чае…

Навылет! — Разгромив стакан,

и на салфетке, как на унесенной

ветром льдине,

зиять проталинами черных дыр

среди мерцающих созвездий

сахарных песч-инок,

и провалиться в жизнь — по горло,

по макушку (но не сразу, но не сразу!),

пуская слов гранитных п-уз-ыри…

Кукла (С.А. Мельниковой)

ку-кла кла-нялась:

«Спасибо!»:

за игру, за смех, за ласку,

за прическу, за коляску,

за языческую

пляску,

за песочные часы…

ку-кла кла-нялась:

«Спаси…»

Ступеньки

как дата

лес-тница…

теперь –

о-дни

сту-

пеньки…

Из-под ног

Перекрестки. Тротуары. Сжаты

рты.

Топот толп. Как мозоли водяные –

мосты.

Свист листвы. Резь сирен. Визг

колес.

Скрип реки. Крен дождя. Рокот

гроз.

Остановись, прислушайся –

Земля!

Тихо-тихо… уходит

из-под ног.

Соблазн

в час пик,

доспехов, алебард,

когда всем некогда

и никому нет дела

ни до кого,

и каждый добивается успеха

в одиночку

(не то чтоб ночью),

а когда в ломбард

сдан день,

и остается только выку-пить его

вместе с возможностью

жить дальше,

и в то же время — и не позже,

и не ран-ьше

возникает соблазн

обнять весь Белый Свет,

хотя и может стать чуть-чуть

темнее –

ну, скажем, как…

в последний день Помпеи…

По перестроечным талонам

вокруг — рези-новая грязь,

вокруг — хруст ребер

из-под

рухнувшей надс-тройки,

фунда-мент стянут паути-ной

трещин,

которые плетет паук

с научной кличкой «время»,

вокруг такие происходят

вещи,

которые понятны только

дуракам,

стоящим раком в позе

страуса,

зарывшим голову в песок,

удачно отоваренный по

перестроечным

талонам…

Наложенье шин

по ск-лону неба –

горно-стаи облаков

струят тела в летучем русле

бега,

крис-таллы стали про-растают

в шерсти снега

с ту-пой фата-льностью заро-

ды-шей оков…

они обва-лом — с голово-

кружительных вершин

обрушились на голые равнины

с гипнозом ги-пса для суставов

Флоры, Артемиды…

Зима, как белый самосвал,

уже вершит

на землю наложенье шин…

Осеннее знахарство

Осень.

Побеги огня

от ствола, от прицела,

целебные свойства корней октября –

сквозняк от прививок –

инъекций свинца:

навылет, душа!

В землю, бренное

тело…

Из мемуаров о Перестройке

…и еще –

порой начинало казаться,

что мы живем…

когда страну,

как самую последнюю…

строку,

уже не сдвинуть

с мертвой

точки.

День плыл

клу-билось облаками

небо…

лишь пе-пел –

там, где был когда-то горизонт…

день плыл,

как звук испорченного старого ма-

гни-то-фона:

«…его зах-лес-тывали волны…

его з-ах-лестывали во…

его…»

Пейзаж экзекуции

ветер — плетью:

«Небо! Небо!» — в солнечное спле-

тени-е

бьет наотмашь, от души –

вплоть до пос-инения!

А на черной холодной земле,

будто выбитые зубы,

разб-роса-н

гр-ад,

отбивший почки у деревьев…

Извилин переулки

дыха…