Наталья с широкой улыбкой театрально махала им вслед.

— Не задерживайся долго, любимый! — игривым тоном, нараспев, проговорила она.

Олег Игоревич окончательно вышел из себя и с силой ударил дочь по вытянутой руке.

— Ты даже не представляешь, что творишь! — сказал он дочери и пошел вслед за Галиной Петровной.

— Олег, ты куда? — заволновалась Тамара.

— Руки мыть!

— Олежек, ты забыл лекарство, надо его принять обязательно! — Тамара побежала за Кононовым.

В ожидании ушедших остатки избранного общества скучали у накрытого стола. Торопов складывал из салфетки оригами, Наталья и Вячеслав Тиль шептались, а Николаев и Нина обсуждали наводнение в Европе. Соня с Костиком устроились поодаль — у подоконника.

Соня ощущала себя уставшей. Мало ей собственных проблем, так еще не давали покоя проблемы других. Из головы не шел подслушанный в туалете разговор Натальи с Вячеславом Тилем, когда они упомянули убийство. Соня хотела бы думать, что ослышалась, но к чему себя обманывать? Она все расслышала правильно, вот только что под этим подразумевалось? Между отцом и дочерью теплых отношений не было, а потому слово «убийство» могло быть сказано в самом прямом смысле.

Потом Ольга Тиль. Соня была уверена — Ольга Петровна, их несгибаемая Мадам, сейчас сидит где-нибудь в пустом кабинете и плачет. В груди даже самой отъявленной стервы бьется живое сердце. Соня видела, что сердце Ольги бьется на разрыв, и сочувствовала ей.

Еще эти скандалы… За вечер Кононов разругался с Тилем и с Николаевым…

— Солнышко, о чем думаешь? — не выдержав долгого молчания, спросил Костик и улыбнулся. — О моем предложении и о кольце с бриллиантом?

— Костя, я поеду домой, — проговорила Соня. — Настроения совсем уже нет. Все переругались. Знаешь, у меня такое предчувствие, что этот вечер плохо закончится…

— Хочешь бросить меня? Солнышко, я без тебя не смогу…

Костик заглянул ей в глаза. С неподдельной тревогой, заботой. Забытая на фоне местных скандалов тоска по надежному мужскому плечу выползла из своего укрытия и ехидно прошептала: «Не по твою душу честь…». Больше для того, чтобы поспорить с ней, Соня спросила:

— Твое приглашение в ресторан остается в силе?

— Конечно! — быстро ответил Костик, а сам бросил взгляд на дверь. — Я и за кольцом могу сгонять… Только давай Кононова дождемся и остальных…

Соня вздохнула — все правильно, она снова ошиблась. Нет Константину никакого дела ни до нее, ни до ресторана, ни до кольца.

— Ладно, дожидайся, а я домой, — как можно тверже сказала Соня и попыталась встать, но Костик с силой усадил ее обратно на стул.

— Сонечка, красавица моя, ты обиделась? Я люблю тебя больше всего на свете! И за кольцом я… честное слово! Только нельзя сейчас эту компанию оставлять. Должен же быть среди них хоть кто-то с трезвой головой и здравой памятью! Они тут все переругаются, перессорятся. Нужно остаться… Сонечка, давай останемся? А завтра утром я буду у твоих ног с кольцом и с предложением руки и сердца!

Соня смотрела на вызывающе красивое лицо Константина, в его глаза, излучающие целую гамму чувств, и думала… ой ли? А, впрочем, какая разница! Она просто дура, раз всерьез решила, что их отношения с Костиком вдруг изменились. Нина сказала глупость, а она размечталась! Дура и есть. Правда намного прозаичней. Любой свежеброшенной женщине хочется мужского внимания, чтобы поднять планку самооценки — она не исключение. Восприняла желаемое за действительное. Надо засунуть голову под струю холодной воды, и мир вернется на круги своя.

— Ну пожалуйста, солнышко, давай останемся…

Костик смотрел на нее с мольбой. Соня вздохнула. В конце концов, Костик прав. Хоть кто-то должен контролировать ситуацию. Соня не претендовала на роль рулевого, но, вспомнив о разговоре Натальи и Вячеслава, подумала, что неплохо было бы проследить за этой парочкой. А кроме Сони о страшном сговоре никто не знает…

— Хорошо, я остаюсь.

— Что-то долго не возвращаются, схожу, проверю, — проговорила Наталья и поднялась.

Соня поспешила опередить ее:

— Наташ, сиди, я сама схожу.

Ей хотелось хоть немного побыть одной. На попытку Костика увязаться следом, Соня ответила таким взглядом, что Костик плюхнулся на стул, не проронив ни слова.

Возле входной двери за столиком сторожей сидела баба Люба. Она вязала, глядя через толстые стекла очков в громоздкой пластмассовой оправе. Седые волосы скручены в тугой пучок, старенькая резинка, привязанная к дужкам очков, смешно топорщится на затылке. Сухонькие пальцы споро перебирают петли.

Соня остановилась чуть поодаль, сердце тоскливо сжалось, слезы непроизвольно навернулись на глаза. Баба Люба в этот момент так сильно походила на ее, Сонину, бабушку.

Родители — увлеченные альпинисты, погибли в горах, когда Соне было всего пять лет. Ее воспитывала бабушка. Баба Тоня не дожила две недели до свадьбы внучки. Соня хотела отменить свадьбу, но будущий муж не посчитал это причиной. Соня тяжело вздохнула. Еще тогда надо было задуматься. Поступок говорил сам за себя — Юрий эгоист, и ничего хорошего из их брака не выйдет. Но в те дни Юрий был для Сони центром вселенной, и она слушалась его во всем.

Соня подошла к бабе Любе. Просто постоять рядом, посмотреть, как перебирают петли сухие морщинистые пальцы, погладить седые волосы. А баба Люба пусть не замечает, пусть вяжет, думая о своем. Соне хотелось просто постоять рядом… сопричастно.

— Сонечка? — баба Люба подняла голову и улыбнулась: — А вы чего не за столом, не отмечаете праздник?

— Он еще не начался, — Соня вздохнула и присела на стул. — У каждого свои проблемы.

— У каждого, — кивнула баба Люба и надела на руку только что связанную варежку.

По центру варежки шел витиеватый узор. Приглядевшись, Соня поняла, что это жар-птица.

— Как красиво! — похвалила Соня.

— Сейчас вторую начну, только бы красных ниток хватило, — сказала баба Люба, немного помолчала и добавила: — Нельзя в чужие дела вмешиваться, но я за Галину Петровну и ее сына очень переживаю. Они так ругались! А сейчас на улицу вышли и теперь там ругаются.

— Не переживайте, — Соня погладила ее морщинистую руку, — просто Галине Петровне не нравится невеста Федора.

— Невеста? — баба Люба удивилась. — Галина Петровна все время говорила о какой-то сестре.

Соня покачала головой:

— У Федора нет сестры. Это они уже о чем-то другом спорят. Возле приемной они из-за помолвки Федора и Натальи поругались.

Баба Люба отложила вязание, сняла очки и посмотрела на Соню уже блекло-голубыми от возраста глазами:

— Разве можно ругаться из-за помолвки? Радоваться нужно за сына, а хорош или плох его выбор — то время покажет. У меня тоже сын был, очень давно. Он погиб, когда служил в армии, замерз… Вот вернулся бы живым, невесту бы себе нашел… да разве ж я б за то ругалась? Это ведь счастье! Внуки-правнуки… Тридцать лет прошло, как нет сына, но больно также, будто все случилось вчера.