«имплицитов» и обладающих определенной автономией и свободой индивидов в собственном смысле этого слова – «эксплицитов».

«Сложный» код Б. Бернстайна – это фактически способ выражения и общения, характерный для индивидов. К тому же в противопоставлении кодов ярко проявляется его мелкобуржуазная концепция «свободы», которая противопоставляет свободу и принуждение, полный контроль и полную автономию, игнорируя постоянную диалектическую взаимосвязь этих явлений. Индивид при этом фигурирует как «исключение», уже в самом его определении содержатся такие качества, как несравнимость, неповторимость, особенность.

Не понимая роли производственных отношений в жизни общества, Б. Бернстайн рассматривает неравенство среди его членов просто как различия, к которым им надлежит приспособиться. Процессы этой «социализации» протекают, согласно его теории, различно в разных социальных структурах: в рабочем классе – как бездумное, интуитивное усвоение коллективных норм, а в «среднем классе» – как основанное на индивидуальной автономии, рассчитанное и эгоцентричное приобщение к существующему порядку.

По Б. Бернстайну, человек является собственно человеком только вне общества, а его участие в жизни и деятельности общества – это всегда «рестрикция». В отличие от «среднего класса» представителям «низшего класса» не свойственно сознание обязательной ролевой организации общества, ввиду чего у них отсутствует готовность к смене ролей, а для многих проблема социальной роли как таковой якобы вообще не существует.

Ю. Циглер указывает, что в «теории кодов» явственно проявляется фетишизация языка как средства обеспечения общественного положения и социальной роли. В зависимости от того, пользуется говорящий «сложным» или «ограниченным» кодом, он либо сам владеет языком в такой степени, что обеспечивает этим себе свободу социальных действий, либо становится объектом языкового господства представителей противоположной социальной структуры. Только тот, кто владеет языком, владеет самим собой, только он свободен и может противостоять давлению общества, осуществляемому посредством языка.

В действительности, однако, речевая деятельность «среднего класса» вовсе не является идеальным способом пользования языком. В самом этом классе степень владения языком различна, как различна и позиция каждого его представителя в социальной иерархии. Точно так же далека от реальности нарисованная Б. Бернстайном картина использования языка рабочим классом. Как установил У. Лабов,

«нестандартные диалекты английского языка, на которых говорят семьи „низших классов“ (ср. так называемый ограниченный код Б. Бернстайна) во внутренних городах США, являются вполне сформировавшимися языками, наделенными грамматической структурой, во всех отношениях достаточной для логического мышления»

(см.: Домашнев, 1980, 19).

Кстати, и само понимание «свободы выбора» языковых средств в различных кодах у Б. Бернстайна явно противоречиво. Как отметил Й. Губер,

«положение при современных условиях жизни общества является прямо противоположным: ограниченная речь соответствует возможности, т.е. свободе, а разработанная речь, напротив, соответствует необходимости, т.е. принуждению»

(Huber, 1975, 63).

Ю. Циглер подчеркивает, что «теория языковых кодов» Б. Бернстайна всем своим содержанием направлена на утверждение существующих общественных отношений. Более того, она ставит своей целью предохранить это общество и его строй от каких бы то ни было перемен.

«„Теория языковых кодов“, – пишет он, – является идеологическим продуктом „среднего класса“, вернее, тех его слоев, которые занимали и занимают в обществе привилегированное положение, но теперь, под давлением развивающихся производительных сил и интересов реализации капитала, стоят перед угрозой своим привилегиям и боятся, что им предстоит спуститься по общественной лестнице (gesellschaftlich abzusteigen) или оказаться вообще в стороне»

(Ziegler, 1975, 39).

Не случайно в описании обоих кодов всячески осуждаются как раз те свойства, которые всегда приносили успех рабочему классу в его борьбе с угнетателями – классовое самосознание, солидарность, сознание общности интересов, непримиримость в классовых боях. Их-то Бернстайн и пытается представить в качестве главных причин униженного положения рабочих в современном капиталистическом обществе.

Последовавшая после опубликования работ Б. Бернстайна критика в его адрес, и в частности разоблачение идеологической сущности «теории кодов», вызвали у Б. Бернстайна раздражение и жалобы на то, что его не поняли. Но достаточно ознакомиться с его последующими работами, чтобы убедиться, что он по-прежнему не изменил своих взглядов и, как и ранее, продолжает

«конструировать функциональные недостатки кодов более низких слоев, вырывая эти коды из естественной среды функционирования»

(Яхнов, 1976, 229).

Исследуя ли различное отношение матерей различных классов к использованию игрушек в воспитании детей, выясняя ли, какое значение придают матери речевым средствам воздействия на детей в младенческом возрасте, он нигде не касается социальных условий, в которых происходит изучаемый им процесс, в связи с чем устанавливаемые им различия, как и раньше, находят свое объяснение лишь в лингвистических особенностях соответствующих языковых кодов. Когда он заявляет, что

«ребенок рабочего класса изучает специальность (skills), постигая только входящие в нее операции, тогда как ребенок среднего класса изучает и операции и принципы»

(Bernstein, Henderson, 1973, 38),

то это не что иное, как перепевы прежних утверждений о различиях в психологии восприятия, якобы свойственных рабочим и представителям противоположного класса уже в силу одной их классовой принадлежности.

М.А. Халлидей в предисловии ко второму тому сборника «Класс, коды и контроль» делает попытку оправдать Б. Бернстайна, доказывая, что он, мол, вовсе не имел в виду объяснить все причины неэффективности обучения детей низших социальных слоев. Сущность его теорий якобы заключается вовсе не в этом, а в том, что это

«теория об обществе, о том, как общество живет (persists) и как оно изменяется; это теория о природе и процессах передачи культуры и о той существенной роли, которую в них играет язык»

(Class, codes and control, 1973, IX).

Но если теория Б. Бернстайна действительно представляет собой столь всеобъемлющее учение об обществе, то почему же именно общественные причины исследуемых им явлений остаются нераскрытыми? Утверждая, что понимание «ограниченного кода» как более низкой речевой формы будто бы искажает подлинную сущность теории Б. Бернстайна, М.А. Халлидей в то же время признает, что никакие попытки свести дело к одним лишь различиям в форме использования языка не могут принести успеха, поскольку беды ребенка из рабочей семьи прежде всего обусловлены социально.

«Это означает, – пишет он, – что неправильно трактовать их так, будто они носят языковой характер, и пытаться их лечить лингвистическими средствами. Социальное неблагополучие отчасти связано с отношением общества к языку и диалекту… но оно является лишь проявлением моделей социальной структуры и поэтому не может быть объяснено лингвистически»

(Class, codes and control, 1973, XIV).

Уход от этих социально-классовых проблем и является основной ошибкой Б. Бернстайна.

* * *

В философском смысле теория языковых кодов