— Получается, что наш убивец, так или иначе, связан с лошадьми. И он либо лабазник, торгующий фуражом, либо торгует большими партиями фуража на базаре, либо и правда он ломовой или легковой извозчик, — подвел итог рассуждениям Коля Осипов. — Но это же… — он немного помолчал, — тысячи человек! Как нам среди них найти того, кто нам нужен?

— Как бы там ни было, но это пока единственная наша версия, и мне кажется, ее нужно разрабатывать, — заключил Бахматов и посмотрел на Саушкина: — А что вы еще можете сказать, Владимир Матвеевич?

— Что еще сказать… — протянул тот. — Вы совершенно правы, судя по всем известным нам преступлениям, убийца является одним и тем же человеком. На это указывает его ясно прочитываемый почерк: сначала он бьет жертву тяжелым предметом по голове, чаще всего по темени, возможно, обухом топора, тяжелым молотком или даже обрезком чугунной трубы, да мало ли еще чем… Судя по месту нанесения удара, убивает он свою жертву сзади, иначе удар приходился бы в область лба. Потом душит жертву, так сказать, для верности. Убедившись, что тело бездыханно, раздевает его и вот так специфически связывает, чтобы затем…

— Чтобы затем тело поместилось в мешок. — Колю Осипова угомонить было трудно.

— Именно так, милейший Николай, — одобрительно посмотрел на него Владимир Матвеевич. — Упаковав таким образом труп, убийца дожидается ночи, после чего вывозит его на своей лошади в развалины домов или преспокойно сбрасывает в реку.

— У меня вот такой вопрос, а где он убивает? — снова спросил Бахматов. — Не станет же он злодействовать посреди улицы.

— Резонный вопрос, — заметил Саушкин. — Надо полагать, в каком-нибудь укромном месте, где ему никто не мешает.

— Может, он это делает дома? — вклинился в разговор Жора, не менее увлеченный расследованием, нежели Коля Осипов.

— А вот это похоже на истину, — изрек Владимир Матвеевич. — Наш убийца находит жертву, заманивает ее к себе домой под каким-нибудь выдуманным предлогом… Потом договаривается о сделке, весьма выгодной для жертвы, которую надо, предположим, обмыть. Убийца выставляет водку, а когда жертва захмелеет, делает свое черное дело. А ведь верно… — Он с интересом глянул на Стрельцова. — Все, что убийца после содеянного преступления проделывает уже с трупом: раздевает его, связывает, упаковывает в мешок, — лучше всего делать дома. Затем он дожидается ночи и вывозит из дома труп. Так что без лошади ему никак нельзя…

— На этом покуда и остановимся, — подвел итог Леонид Лаврентьевич и по привычке потер пальцами подбородок. — Едем в управление. Там помозгуем и определимся, кто и чем будет заниматься.

Видавший виды «Чандлер», доставшийся от сыскной полиции вместе с водителем, и заскучавший муровский фотограф Юрий Петрович Еремин (единственный на все четыре оперативные бригады), давно упаковавший свой фотографический аппарат в брезентовый чехол, ждали их на набережной. Рядом стояла ломовая повозка, которая должна была увезти труп в морг.

«Чандлер», показывая капризный характер, не желал заводиться. Уже давно уехала в морг повозка с трупом, а автомобиль только стрелял выхлопной трубой и трясся, будто бы в падучей.

— Леонид Лаврентьевич, нам на управление еще в начале года обещали выделить три мотора, — произнес Коля. — Один наверняка нам бы достался. Сейчас уже весна, а «воз и ныне там».

— Обещанного три года ждут, — буркнул Бахматов и добавил: — Скажи спасибо, что хоть этот мотор за нами закрепили… Не барин, на извозчике поездишь.

— Скорее на трамвае… На извозчиках ныне только баре и ездят, — парировал Осипов. — При нэпе-то вон их сколько опять развелось: плюнуть некуда, обязательно в нэпмана попадешь.

— Не твоего это ума дело, Коля, — заметил ему Леонид Лаврентьевич. — Твое дело — убийц, громил да налетчиков ловить. Уяснил?

— Уяснил, — немного обиженно ответил Осипов.

Наконец «Чандлер» чихнул раз, потом, нерешительно, другой и завелся. Бахматов сел вперед с водителем, а Коля, Жора, Саушкин и заскучавший отчего-то Еремин уселись сзади. В тесноте, как говорится, да не в обиде.

Автомобиль, зло выплюнув черную гарь, медленно тронулся. Двадцать семь лошадок, спрятанных в моторе, натужно поднапряглись и тяжело потащили шестерых мужчин. Бахматов облегченно вздохнул. Все, поехали потихоньку в МУР…

МУР или, как его продолжали именовать официальные органы столицы, Московская уголовно-разыскная милиция, родился в Третьем Знаменском переулке, где до него квартировала Московская сыскная милиция Временного правительства. Ее начальник, надворный советник Карл Петрович Маршалк, и стал первым начальником МУРа. А комиссаром к нему, чтобы вскормленный на царских харчах Маршалк всегда был под присмотром, приставлен был латыш Карл Розенталь, рабочий-большевик с Пречистенки. Маршалк и Розенталь не сработались: уж больно разными они были людьми по происхождению, воспитанию, морали, мировоззрению и многому прочему. Их совместная служба закончилась тем, что Карл Петрович, получив официальное разрешение от Моссовета на выезд из страны, почти незамедлительно эмигрировал в Финляндию, и начальником Московской уголовно-разыскной милиции стал его тезка Карл Карлович Розенталь. Сама уголовная милиция перебралась в бывшее здание Московской сыскной полиции по Большому Гнездниковскому переулку, дом три, где в течение одного года дважды случался пожар: сначала его устроили уголовники, выпущенные Керенским на свободу, потом здание горело во время октябрьских событий в Москве. Сгорело много документов из уголовной картотеки, что во многом затрудняло поиск преступников.

В октябре восемнадцатого года начальником Московского управления уголовного розыска (МУУР) был назначен матрос-балтиец Александр Максимович Трепалов, чекист и человек, беззаветно преданный делу большевистской партии. Личность легендарная, бесстрашная и сделавшая очень много по очищению Москвы от преступных элементов. Дважды, пока в Москве его не стала признавать в лицо каждая собака, Трепалов под видом петроградского налетчика Сашки Косого внедрялся в самые опасные банды, после чего следовала их ликвидация. Именно ему город обязан очищением Хитрова рынка от уголовных элементов и, как следствие, значительным спадом убийств и разбоев в столице. В двадцатом году его деятельность на посту начальника МУРа была отмечена орденом Красного Знамени, после чего он был отозван ВЧК и направлен на Украину комиссаром железнодорожных путей с особыми полномочиями.

Какое-то время должность начальника МУРа исправлял Илья Яковлевич Фрейман, «ответственный работник», в банды не внедрявшийся, с пистолетом не бегавший и на рожон никогда не лезший. Зато сумевший занять в шикарном доме номер девять по Тверскому бульвару квартиру в триста с лишком квадратных аршин. Владимир Саушкин однажды сказал в разговоре об Илье Яковлевиче:

— Этот Фрейман — ни рыба ни мясо. Человек явно временный в уголовке. Ладно хоть не мешает работать…

И не ошибся. Вскоре ему отыскалась замена.