— Эй, кто там? — доигрались, дозорный всё-таки засёк их.

Девятая вскинула руку, приказывая желторотикам замереть, и уже собралась снять дозорного, но внезапно глаза резануло вспышкой, перед носом заплясали цветные круги, а от мучительного жжения хлынули слёзы.

— Я ведь предупреждала, ищейка, не стоило тебе нарываться!

Девятая наугад попыталась достать малолетнюю стерву, но на затылок обрушилось что-то тяжёлое, от второго удара подкосились ноги, и она рухнула на колени. Ослепшая, оглушённая звоном в ушах, Девятая потянулась к поясу за кинжалом, но голова вновь взорвалась тупой болью, и мир смолк, мгновенно наполняясь беспроглядной пустотой.

* * *

— Слышь, братишка, ты там хоть живой?

Он с трудом открыл глаза и уставился на нависшего над его койкой Триста Шестого, ещё не до конца соображая, где находится.

— Хорош дрыхнуть, жратву принесли.

— Какого чёрта? Поспать спокойно не дадут, — Керс потёр лицо и приподнялся на локтях. — Чего тебе?

— Так ночь уже, ты почти сутки в отрубе, мало ли, подохнешь ещё с голоду.

— А тебе-то какая разница? И вообще… не торчи над сознанием, весь воздух заслонил.

Здоровяк обиженно пожал плечами и отошёл к столу, где исходила паром огромная тарелка с горой жареной свинины, а из рядом стоящего котелка доносился аппетитный запах кукурузной каши. В животе тут же требовательно заурчало. Не справившись с соблазном, Керс натянул портки, размял онемевшую шею и поплёлся к столу. Слабость ещё не отпустила, тело ныло, ломило, будто кто-то от души отпинал ногами. Напряжение за все те дни дало о себе знать ещё по пути в Исайлум. Опустошение после хиста и всё пережитое в один момент накрыло, точно снежной лавиной. Почти всю дорогу его лихорадило, да так, что до поселения добраться он уже не надеялся. В седле особо не выспишься, а останавливались они редко. На отдых Севир выделял всего несколько часов, опасаясь погони. Лошадей на всех не хватило, большая часть группы шла пешком, и если бы командир дал послабление, наверняка тащились бы сюда целую неделю. Керс до сих пор не понимал, как дотянул досюда — чудом, не иначе.

Триста Шестой навалил ему целую миску каши, и Керс принялся жадно поглощать обжигающее язык варево.

— Тут это, рыжая малявка тебя спрашивала, — здоровяк выбрал кусок мяса пожирнее. — А… Ещё какой-то ординарий заходил, сказал, что сын родился.

Надо же, а Эмми заверяла, что ещё месяц в запасе… Хотелось бы порадоваться за Бродягу, но как-то не получалось — новость воспринялась равнодушно: ну родился и родился, хрен бы с ним, ещё одно несчастное существо, призванное страдать в этом сраном мире.

Керс поскрёб по стенкам миски и потянулся за добавкой.

— Значит, завтра выезжаете? Я, наверное, с вами поеду. Хотелось бы взглянуть на северян хоть одним глазком, — Триста Шестой явно обрадовался возможности присесть кому-то на уши.

— А где твой приятель… как его там? — Керс даже не пытался вспомнить номер новенького.

— Двести Пятьдесят Третий, что ли? Так это, у сервусов он, с подружкой своей.

По прибытии сервусов разместили отдельно от скорпионов. Хотя Севир предлагал занять свободную спальню в его доме, Керс всё же решил остаться с собратьями. Места здесь хватало с головой, соседняя комната и вовсе пустовала. В ней могли бы поселиться Слай с Твин, здесь они могли бы жить всей семьёй… Могли бы, но Слая больше нет, а Харо выбрал принцессу. Ради какой-то девчонки отвернулся от семьи, бросил Твин умирать в туннелях. И ведь столько лет дружили, братьями друг друга называли! Как же так-то? А может, это всё глюки от поганок, какой-то затянувшийся нелепый кошмар, и стоит только открыть глаза, как он окажется в терсентуме, и Твин снова упрекнёт его, что налакался до полусмерти, и скоро совсем мозги в дырочку будут от этого его синего дыма, Слай, как всегда, тайком ткнёт локтем под рёбра, когда подруга отвернётся, и спросит, не осталось ли во фляге хоть пары глотков, а то башка раскалывается после ночной попойки, а Харо, по своему обыкновению, будет ходить мрачнее тучи, пытаясь вспомнить, не натворил ли чего сдуру, а то прибавятся новые шрамы от кнута или придётся торчать у Стены Раздумий?

Керс готов был отдать всё, абсолютно всё, чтобы вернуться в прошлое хотя бы на несколько часов. Тогда бы он сказал Харо, насколько сильно тот ему дорог, сказал бы Слаю, что надёжнее друга никогда не встречал, а Твин сказал бы, что любит её до безумия, но искренне рад, что у неё есть «её Семидесятый».

Глянув на полную миску, он поднялся из-за стола: аппетит бесследно испарился, и теперь даже от одного вида еды воротило.

— Да пофри ты нофмано! — пробурчал Триста Шестой с набитым ртом. — А фо как февка та…

— Отвали.

— Окофурифся фе на полпуфи!

— Сказал же, отвали, — вот пристал, что та горгона!

Здоровяк торопливо прожевал и запил водой из кружки:

— Послушай, братишка, жизнь-то ещё не закончилась. Да, тяжело принять такое…

— Задрал ты! Можешь сколько угодно притворяться, что ничего не случилось, дело твоё. От меня конкретно тебе чего надо?

— Ты себя со стороны видел? Да на тебя смотреть тошно! — здоровяк отодвинул пустую плошку, упёрся локтями в столешницу и вперился в Керса немигающим взглядом, явно намереваясь окончательно вынести ему мозг. — Думаешь, не понимаю, каково тебе? Я ведь Шустрого там, в замке, оставил, хотя мог спокойно дотащить его на своих плечах до самого этого вашего Исайлума. Но оставил там… умирать.

— Что вы ко мне все лезете! Я в порядке, ясно?!

Триста Шестой шмыгнул своим приплюснутым носом:

— Зря ты так, я ведь помочь хочу. Все мы кого-то теряем рано или поздно. Где-то тупим, потом жалеем до конца жизни, пережёвываем это мысленно, перемалываем раз за разом, представляя, как бы было иначе, если бы сделал вот так или эдак… Только фигня это всё, не поможет! Если тогда поступил именно так, значит, надо было, и по-другому не получилось бы. Сечёшь, о чём я?

— Да ты философ!..

— Хрелософ, мать твою! Ты, братишка, считаешь себя самым умным, а вот простых вещей почему-то не догоняешь.

— Неужели?! И чего ж я не догоняю? — Керс растянулся на койке, надеясь, что говорливость здоровяка иссякнет вместе с его словарным запасом, который едва ли разнообразнее воронова карканья.

— А то, что важнее не как ты повёл себя в прошлом или сколько горя хлебнул, а как будешь жить с этим сейчас и как распорядишься своим будущим… Да не перебивай ты, дослушай!.. Можешь, конечно, жалеть себя, ныть о несправедливости