фантики. Ничего не решал, особо ничего не значил. Мне посоветовали его устроить: мол, так теперь принято, выглядит как красивый, щедрый жест. Отметить начало чего-то нового — первый законный бизнес.

Отметил.

Какие-то ублюдки проникли в мой дом, в мой, мать его, дом! В место, которое должно охраняться как Кремль. Обманули охрану, каким-то образом попали в список гостей — а его тщательно проверяли, я сам проверял. Я с ужасом, настоящий ужасом, которого никогда прежде не испытывал, думал о том, что было бы, не окажись та девка в кустах. Не вмешайся она.

Похищение сына. Шантаж. Выкуп — это был бы еще наилучший вариант. Хуже — если кто-то задумал мне отомстить. Конечно, было за что. Тогда бы я получил своего сына по кусочкам.

Я прикрыл глаза. Господи, какая же ты сука, Алена. Я тебя не тронул только потому, что однажды Гордей спросит про свою гулящую мать. И будет неловко рассказать пацану, что папа сотворил кое-что плохое с мамой. Но как же ты невероятно мне подгадила, каким ты меня сделала уязвимым, эгоистичная ты дрянь. Надеюсь, гордишься собой в своем сраном Хельсинки.

Гордей. Мой сын. Сопливый пацан, который похоже пропускает мимо ушей все то, что ему говорит отец. Руки чесались всыпать ремня. Со мной-то в детстве никто особо не церемонился, у бати всегда был короткий разговор. Я поднялся по широкой лестнице из темного дуба на второй этаж и, пройдя по длинному коридору до самого конца, оказался перед дверью в детскую. Кивнув стоявшему возле нее охраннику, я вошел в комнату.

Гордей не спал. Сидел за письменным столом с включенным ночником и, кажется, читал. Услышав шум, обернулся — испуганно и стремительно. И не особо расслабился, увидев меня. И правильно.

— Иди сюда, — я сел на диван и подозвал к себе сына.

Тот послушно подошел, отложив в сторону книгу, и остановился напротив меня.

— Пап, я, — Гордей подул на светлую челку, так и лезшую в глаза, и посмотрел на меня. — Я не подумал. Прости.

— Тебя могли похитить. Или убить.

Я думал, что успокоился, остыл после той вспышки в кабинете, когда с удовольствием расхерачил бы свой стол в мелкие щепки. Но, глядя на сына сейчас, понял, что ни черта я не остыл.

— Стоило бы тебя выпороть. Мой отец со мной так бы и поступил... — проворчал я.

«... и так из мальчика Кирюши я превратился в лидера преступной группировки Грома».

Гордей вздохнул. Решил, что лучше сейчас помалкивать?..

— Нахера ты с ними поперся? — я пристально посмотрел на сына. — Тебе сюрпризов мало? Не хватает чего-то?

У сына было все то, о чем я в своем детстве даже мечтать не смел: начиная с мать-его бассейна внутри гигантского трехэтажного особняка и заканчивая лучшими американскими шмотками.

— Не знаю, — Гордей пожал плечами, чувствуя себя глупее некуда. Он поспешно заморгал, прогоняя слезы.

— Тебе вот-вот восемь стукнет, ты уже большой, должен понимать, — я вздохнул. — Не заставляй меня отсылать тебя.

— Я не хочу! — вскинулся мальчишка, забыв, что минуту назад собирался разреветься.

Он вытянул руки по швам и сжал кулаки, исподлобья смотря на меня. Как-то он провел в деревне три безумно долгих месяца, воспоминаний о которых ему хватит надолго, и совсем не горел желанием туда возвращаться.

— Вот и славно, — я кивнул и добавил жестко. — Тогда мы договорились: больше никаких глупостей, Гордей. Иначе отправишься туда.

— Ладно, — насупившись, буркнул пацан.

Он демонстративно отошел от меня и забрался с ногами на заправленную кровать, что стояла напротив дивана. Он сел, обхватив себя ладонями за лодыжки, и уткнулся подбородком в согнутые колени.

От такой неприкрытой наглости я фыркнул. Да-а, руководить преступным сообществом оказалось куда проще, чем воспитывать собственного сына. Хлопнув себя по бедрам, я встал.

— Спокойной ночи, — сказал на прощание сыну, закрывая за собой дверь детской. В ответ до меня донеслось неразборчивое бормотание.

Кивнув оставшемуся в коридоре охраннику, я прошел мимо двух комнат и вошел в третью — спальню. Бросил взгляд на часы — уже давно перевалило за полночь. Из встроенного в стену бара я достал початую бутылку конька, прихватил сигареты с прикроватной тумбочки и вышел на незастекленную лоджию. Опустившуюся на участок тишину лишь изредка нарушал треск рации: охрана не спала.

Закурив, я отпил прямо из бутылки. Я все прокручивал в голове имена людей, которые могли устроить сегодняшнее похищение, и список получался довольно длинным. С целый лист фамилий наберется. Начиная от ментов и заканчивая бывшими владельцами завода, который теперь принадлежит мне. Именно завершение возни со всеми бумажками мы и отмечали сегодня в особняке. А что, красивый жест: отомстить в такой момент.

Или это отголоски еще первой чеченской. Я же отказался тогда гнать боевикам оружие…

Затянувшись, я медленно выпустил из легких дым. Завтра что-то должно проясниться. Я подниму на ноги всю Москву и найду концы этого беспредела. Совсем берега попутали, отморозки.

Самое херовое, что замешан кто-то близкий. У меня в окружении крот. Списки с доступом в мой дом составлялись и проверялись тщательно. Разумеется, я не собирался впускать в особняк абы кого. Финальные версии я утверждал сам, а перед этим Иваныч должен был рыть носом землю, чтобы проверить каждого кандидата. Или кандидатку.

Чтобы вот как раз такой херни, как случилась, не было.

Херово рыл, выходит. Недоработал.

А кто-то всадил мне смачный нож в спину. С этим я разберусь. И в ответ всажу три, как делал всегда.

А еще эта девка... Которой я должен быть благодарен по гроб жизни за спасение Гордея. И я был бы. Честно, был, потому что своего пацана я люблю, как бы сильно ни ненавидел его мать. Если бы не одно «но».

Я смотрел на нее и чувствовал фальшь. Что-то было неправильно, что-то не сходилось. Я всегда доверял своим инстинктам, своему чутью. В нашем, так сказать, «деле» опасно не доверять. Можно не верить во всю эту подсознательную хрень, но я точно знаю, что избежал парочки покушений потому, что не пошел туда, куда чувствовал, что не хочу идти.

Так вот, что-то подобное я чувствовал и по отношению к этой Маше. С виду все нормально: симпатичная, нормальная девчонка. Личико чистенькое, ничем не испорченное. Сама не потрепанная. Руки тоже вроде чистые — те места, которые выглядывали из разодранных рукавов. Худая, но не потому, что употребляет.