У нас все было предусмотрено. И все же мы волновались. Эта операция считалась и по масштабам и по серьезности самой крупной из всех, которые приходилось когда-либо нам проводить. И не случайно, хоть и душно было этой весенней ночью, я чувствовал, как под мой бушлат пробирается неприятный леденящий холодок. Мне было слышно, как дрожит голос Степана Юхимовича.

А момент атаки все приближался. Мысль работала напряженно: все ли предусмотрено? Нет ли какой ошибки?

Идем неширокой дорогой. Вправо и влево разошлись подразделения партизан. Ровно в три тридцать каждое из них должно быть в назначенном ему месте. В три сорок пять — осторожное движение вперед, настолько осторожное, чтобы ни одна веточка не хрустнула, чтобы не звякнуло оружие, не вырвался громкий вздох из груди.

В четыре ноль-ноль — атака.

К Пырнову со всех сторон двигались бойцы.

Серело. В небе развеялись тучи, потянуло холодным ветерком с Десны. На востоке порозовел туман. Уже можно было различить в полумраке деревья, заметить ползущего тенью в двух шагах товарища.

До начала атаки остались считанные минуты. И если время слишком быстро бежало, когда мы выходили на эти позиции и нам все казалось — никак не успеть, то эти последние минуты словно замерли, пришлось даже часы подносить к уху, чтобы проверить, не остановились ли они в такой ответственный момент.

Но сердце часов билось, стрелка ползла…

И сразу смолкли все соловьи, пала глухая плотная тишина. Стаей куропаток вспорхнул нам навстречу пулеметный ливень.

VI

Первая пулеметная очередь врезалась в центр нашего фронта.

Александр Бабич и Иван Емельянов, продвигаясь со своим подразделением к окраине города, неожиданно наткнулись на замаскированный вражеский пулемет. Первым упал на мокрую от росы траву смертельно раненный Сашко Бабич. Ваня успел швырнуть в пулеметное гнездо гранату, но в тот же момент и сам рухнул на друга. Они оба погибли в первую минуту боя.

Зачастили беспорядочные выстрелы патрулей, остервенело огрызались доты.

— Вперед! — катилась команда, и партизаны хлынули в Пырнов.

Время летело теперь быстро — предрассветный мрак вмиг развеялся от вспышек ракет и разноцветных снопов трассирующих пуль.

Партизанская атака была стремительной. Я видел, как партизаны шли на врага. Заметив бесстрашие, с которым они наступали, я сразу почувствовал — мы одолеем. Неподалеку от меня находилась партизанка Иванова. Всего несколько месяцев назад она взяла в руки оружие. Когда прибыла вместе с мужем в отряд, была робкой, неуверенной в себе. Со страхом смотрела на автомат, а заслышав выстрел, затыкала пальцами уши. Не могла видеть раненых. Однако вскоре попросила зачислить ее в боевое подразделение. Изучила винтовку, стала ходить на задания. Я залюбовался, увидев эту скромную колхозницу в бою за Пырнов. С винтовкой наперевес она одной из первых рвалась во вражеский гарнизон. Красная косынка сползла ей на шею, русые волосы рассыпались и развевались на ветру. И вдруг она упала, не добежав нескольких шагов до траншеи. Упала и осталась лежать с пробитым пулею сердцем, широко и безвольно раскинув руки. Другие уже ворвались на окраинную улицу.

Секретные пулеметные гнезда врага захлебнулись. Но продвигаться дальше становилось все труднее. Доты были неуязвимы, неприступны. Основным силам пришлось перед ними залечь. Но в городке уже оперировали наши группы — они все же успели прорваться сквозь огневую завесу.

В гарнизоне — паника. В одном белье, не успев натянуть сапоги, выскакивали из домов фашисты. Их везде настигали партизанские пули. Одни падали прямо на пороге домов, а те, что успели выскочить из них, в животном ужасе метались по улицам и огородам. Кое-кто бросился к берегу Десны. Но путь к дотам и укреплениям для них был закрыт.

Однако спустя какое-то время огонь врага стал организованнее и ощутимее. Группы партизан, действовавшие в городке, оказались скованными огнем с чердаков и окон зданий.

Тогда мы ввели в действие миномет.

Партизан Павло Бойправ по-пластунски пополз к ближайшему доту. Оттуда навстречу ему градом сыпались пули. Немцы не обращали внимания даже на то, что мы сосредоточили на амбразуре огонь нескольких автоматов. Пули ложились вокруг Бойправа, обдавая его пылью, осколками камня.

«Ну, врешь — доползу!» — повторял про себя Павло. Ему оставалось преодолеть всего несколько метров, чтобы оказаться в мертвой зоне. И в этот момент что-то словно ножом полоснуло его по животу. Голова бессильно склонилась к земле, во рту сразу же пересохло. «Неужто конец?»

Прошла еще минута, и раненый вдруг конвульсивно рванулся вперед. Мертвая зона. Пули как пчелы жужжат над ним, не в силах его укусить. Дот. Амбразура. Две гранаты одна за другой полетели в раскрытую пасть…

Рота приблизилась к окраинным зданиям.

Степана Юхимовича я встретил у минометчиков. Он лично указывал им, по каким целям надо вести огонь. Удивительно было, как он мог все увидеть в такой суматохе! Его охрипшего голоса почти не было слышно за беспрерывной трескотней выстрелов и гулкими разрывами мин.

— Храмов! Эй, Храмов! — кричал он. — Ну-ка, парочку мин вон по тому дому. Вон, вон, видишь, возле военкомата?.. Видишь — крышу проломили, по нашим строчат.

Окруженные в самом деле превратили чердак двухэтажного дома в боевую крепость и оттуда обстреливали партизан.

Первая мина разорвалась у крыльца здания, вторая и третья — на чердаке. Заклубились столбы черного дыма, и вскоре над крышей взметнулись красные языки пламени. Уцелевшие гитлеровцы метались по чердаку, как крысы на тонущем судне, прорывались сквозь дымовую завесу, падали вниз на мостовую…

Науменко торжествовал:

— Ага, завертелись!.. Тикают!.. Черта с два удерешь!..

А в глазах у него вроде как бы раздумье. О чем он думает? Может быть, вспоминает, как горели на разведенном гестаповцами костре его сестры, а может, видел отца и старушку мать, тоже замученных немцами?..

— Ага, ага! — оживает он снова. — А ну,