— Это ребенок, — вдруг говорит Ши, — лет семь-восемь. И у него первая стадия «бича».

Она переворачивает тело и указывает пальцем на красные отметины, проступившие на коже. Будто кто-то плеткой прошелся.

— Это проклятье камкери, — Ши сплевывает в сторону, поднимается и отряхивает руки, — пока не опасно, но через две недели он бы разносил заразу по всему лесу. И передавал ее любому, кто окажется рядом.

— Уходим, — подталкиваю ее к тропинке и чувствую, как напрягается тело под моей ладонью, — не хочется надолго оставлять Бардо.

Я говорю это грубее, чем собирался. Девчонка совершенно ни в чем не виновата. Выбор второй души — это только моя проблема, которая не имеет к ней никакого отношения. Ши не может это изменить, выбор просто происходит.

Проклятье всех двоедушников.

Знал бы, что меня ждет такая встреча, и нашел бы другой корабль, но Случай распорядился иначе.

Может это судьба?

Отгоняю сумасшедшую мысль и иду за Ши, смотрю по сторонам, чтобы не пропустить новую угрозу.

— Если здесь был ребенок, то где-то будет и мама, — говорит девушка, — ты уже видел что-нибудь подобное?

Невольно напрягаюсь, потому что тон ее уж слишком отстраненный, как у робота. Девчонка будто замкнулась в себе.

— Нет, — перезаряжаю дробовик на ходу, открываю пустой картридж для патрона и заряжаю его одним быстрым движением, — колонию здесь просто бросили, когда деревья разворотили отстроенные базы. Если честно, я не хочу думать, откуда могли взяться такие мутации. И что эти деревяшки делали с местными женщинами.

— Слышишь? — Ши замирает на месте и склоняет голову на бок.

Я прикрываю глаза и зову ворона, что рассекает небо где-то над нашими головами. Чувствую, как сознание раздваивает, как часть моей собственной души устремляется вверх, чтобы окинуть территорию взглядом с высоты полета.

Вижу водопад неподалеку и колоссальное озеро: идеально круглое, будто вырезанное плазменным резаком, темное, почти черное, заключенное в оправу из белоснежной гальки.

Резко выдыхаю и зажмуриваюсь. Мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя, и я, на самом деле, серьезно рискую, доверяя свою жизнь Ши. В моменты «разъединения» с вороном я уязвим, почти беспомощен, как ребенок. Когда открываю глаза снова, то Ши на меня не смотрит: она сосредоточена на окружающем мире и крепко сжимает в руке сциловый клинок.

— Ты в порядке? — бросает она через плечо.

— Да, — кашляю в кулак и указываю в сторону от тропинки, — здесь водопад неподалеку.

Глаза Ши округлились от удивления.

— Ты можешь смотреть глазами своего ворона?

— Все двоедушники так могут.

Ворон опускается ко мне на плечо и растворяется зеленоватой дымкой, впечатывается в грудь, вливается в вены жидким пламенем и обдает болезненным жаром мои кости. Сдавленно охаю, когда его ощущения скручиваются с моими в тугой клубок, когда чувства переплетаются, а я не в силах разделить их.

Жадно втягиваю носом раскаленный воздух, он печет горло, разрывает меня изнутри, но мысли медленно упорядочиваются, а перед глазами пропадает мутная красноватая пелена. Я вижу беспокойство на лице Ши, серые глаза темнеют, как небо, затянутое грозовыми тучами. Тонкая рука тянется ко мне, касается плеча, и меня прошивает жаром до самой поясницы. Рефлекторно отталкиваю ее ладонь, грубее, чем собирался. Девчонка делает шаг назад и поджимает тонкие губы.

— Раз в порядке, то пойдем быстрее, — бросает резко и отворачивается.

Время тянется бесконечно, как и воздух, который обвивает лодыжки и запястья плотными жаркими лентами. Приходится стянуть куртку и обвязать ее вокруг пояса, потому что в плену плотной ткани я медленно поджариваюсь, почти чувствую запах паленого. Дома лето было щадяще-теплым, а зима никогда не кусала морозом. Эта же планета походила на раскаленную сковородку.

Спустя час я почувствовала прохладу. Шум, раньше напоминавший слабый шелест листьев под ногами, усилился. Мы медленно подбирались к водопаду, о котором сказал Герант. Лес значительно поредел, деревья расступились в стороны, открыв нам вид на темное озеро.

Оно было не меньше трех миль в диаметре, в отдалении видна дорога, вполне себе современная широкая стеклопластовая серая лента, ведущая от леса к озеру. Она густо поросла травой и мелким кустарником. Превратилась в воспоминание о первых годах колонизации.

Когда взгляд скользнул вверх по дороге, я ухватила Геранта за руку и потянула назад, под защиту древесных стволов.

— Мы не одни, — говорю тихо и достаю револьвер.

Герант пригнул меня к земле, заставив встать на колени и чуть ли не прижаться к лиственному ковру.

— Слишком далеко, — шепчу и поворачиваю голову к мужчине, — не могу точно сказать, что там происходит. Выпусти ворона.

— Выпусти ворона, — передразнивает он, — я беззащитен, пока смотрю его глазами, улавливаешь? Если кто-то нападет, то я буду бесполезен! И вообще у нас нет времени для таких развлечений!

— Я тебя прикрою, если что! Мы должны узнать, кто тут есть, сколько их, вооружены ли они. Не горю желание шастать по лесу, пока неизвестный враг дышит в затылок!

— Так возвращайся на корабль, я тебя не держу.

— Чего ты ломаешься, я же для дела прошу?!

— Я тебе не доверяю.

— Ты лапал меня час назад, и после этого ты мне не доверяешь?

От возмущения у меня волосы на загривке зашевелились: в этот момент он своим тупым упрямством так напомнил мне Бурю, что в горле запершило от накатившего гнева.

Герант поймал мой взгляд и улыбнулся.

Улыбнулся, самодовольная сука!

— Ладно, так и быть, — протянул он.

Зеленый комок отделился от его тела и взмыл в небо, а Герант будто ушел в себя — его глаза затуманились, и мужчина совершенно не реагировал на прикосновения. Его связь с вороном казалась мне удивительной, настоящим чудом. Разве это не прекрасно — иметь возможность взлететь и смотреть на мир с головокружительной высоты?

Север никогда не относился к двоедушникам плохо. Он не казнил их, не отлавливал, как диких животных, не держал в клетках.

Он знал, что двоедушники могут сходить с ума, когда зверь вступает в конфликт с человеком. Знал, во что они превращаются, потерявши рассудок, но всегда относился к ним, как к равным, а не как к игрушкам для боев или цирковых представлений.

Некоторые его слуги были двоедушниками. Разумеется, ни другие Дома, ни собственный сын не поддерживали такую политику. Севера осуждали, а он упрямо гнул свою линию. Мне иногда казалось, что он всегда шел против устоявшихся правил. Я — прямое тому доказательство. Воин и правая рука Главы, но при этом — полукровка. Немыслимо. Запрещено!