— Животные, — шипит Ши, и нервно тянется к черной массе регенгеля, но вовремя отдергивает руку. — Нет. Хуже животных! Те хотя бы убивают стариков и больных быстро, а не скармливают их тварям из бездны.

— Отчаянье толкает на отчаянные поступки.

Она презрительно хмыкает и вскидывает подбородок.

— Оправдываешь их?

— Констатирую факт. Нет ничего страшнее человека, загнанного в угол.

— Нужно проверить этот…схрон, — говорит она и ведет плечами, пытаясь размять спину, — если топливные капсулы там, то сможем улететь уже к утру.

Я слышу надежду в ее голосе, даже облегчение.

Убираю оружие и осматриваюсь по сторонам. Багровое солнце медленно клонится к закату, облизывает кровавым языком макушки деревьев, а вода в озере наливается еще большей чернотой, поблескивает, как глаз огромной рыбы.

Проклятое место. Неживое. Чужеродное.

— Мы в тяжелом положении, Ши, — говорю твердо, — ты ранена, а девочка не может себя защитить. Мы все вернемся к кораблю, и я оставлю вас под присмотром Бардо. Приду сюда один, все проверю сам.

Ши хмурится, между бровей пролегает морщинка, а губы вытягиваются в тонюсенькую нитку.

— Нет, так не пойдет. Идти в одиночку — рискованно.

— Мне плевать, пойдет тебе или нет, — к горлу подкатило кислое раздражение. Я не собираюсь с ней спорить, не хочу пререкаться. Мне нужно простое согласие, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Потому что я вижу в Ши безрассудство. То самое воинственное безрассудство, присущее многим, выросшим в мире, где угроза жизни не исчезает ни на секунду. Такое же, как в Анне. Оно кипит под кожей, перекатывается во взгляде огненными волнами. — Мне балласт не нужен.

Ши вздрагивает и невольно морщится, точно лимон откусила. Кажется, что она вот-вот закатит глаза.

— Балласт? — Ши не повышает голос, потому что девочка рядом чутко реагирует на тон, и она чувствует это безупречно, как если бы всю жизнь имела дело с детьми.

Ворон недовольно каркает и ворочается под ребрами, ворчит неодобрительно, совсем как человек. Я в красках могу представить, как он качает головой, а в желтых глазах — бездна упрека.

Зачем я так? Мог бы просто сказать, что волнуюсь, что не хочу рисковать их жизнями. Да что угодно мог сказать!

Запускаю пальцы в волосы, сцепляю руки на затылке.

Никаких рисков, хватит с меня волнений. Я верну их на корабль. Лучше уж пусть ненавидят, чем будут пытаться помочь и влипнут в новые неприятности.

— А разве нет? — криво усмехаюсь и замечаю, как Ши удивленно изгибает медную бровь и открывает рот, чтобы что-то сказать, но тотчас закрывает его, глотая слова.

Я ненавижу себя за каждое произнесенное слово, за каждый жест, но даже с дулом у виска не могу признаться, что внутри копошится желание уберечь любой ценой.

Это бы выглядело, как капитуляция, как окончательное принятие выбора ворона, а я все еще хочу сохранить хотя бы крошки контроля.

Девушка опускает голову, но я все равно вижу, как кривятся ее губы.

— Как скажешь, стрелок. Пусть будет по-твоему.

Я выждала двадцать минут после того, как Герант ушел, оставив нас на попечение Бардо.

Буря пришел в себя и недобро косился на девочку. Ее странная внешность его нервировала, и я знала, что за этим последует, но надеялась, что Буре хватит выдержки и здравомыслия не начинать скандал.

Не хватило.

— И что это? — он угрожающе навис над девочкой и рассматривал ее со смесью презрения и брезгливости. Даже руки в карманы спрятал, чтобы ненароком не коснуться.

От такого отношения меня передернуло, будто я ухватилась за оголенный провод.

Во имя Саджи, как у Севера мог появиться такой сын?! Разве мало он вложил в его воспитание? Мало учил? Откуда у такого человека: благородного, сильного, сострадательного и готового прийти на помощь, мог вырасти такой ублюдок?!

Впрочем, почему я удивлена? Он — продукт своего мира. Буря всегда предпочитал проводить время за стенами поместья, среди дозорных и наемников. Даже если Север и вкладывал в него уважение к чужой жизни, воспитывал и наставлял, то все это тонуло в бесконечной жестокости трущоб, ненасытной жажды зрелищ центральных кварталов, где частенько вешали и мучали двоедушников и полукровок, и смертельной опасности внешнего мира за стеной города.

Буря никогда не изменится. Точно так же можно ждать от камня, что он зацветет.

Стоит ему войти в Совет, как вся цивилизованность слетит шелухой. Буря с радостью будет следовать местным законам, а они довольно жестоки. Он не станет отстаивать преданных ему людей, если они не чистокровны. Захочет «соответствовать».

Что станет со слугами? Среди них есть двоедушники и они ждут господина на Заграйте.

Все это проносится в голове за считанные секунды, а я понимаю, что как никогда близка к вольной.

Если Буря даст мне вольную, то я стану никем. Потеряю свое место в Доме, любые привилегии, все возможности защитить людей.

Будь готова, Ши. Он не даст тебе диктовать условия. Север мертв. Все изменилось.

— Мы нашли ее недалеко отсюда, — стараюсь отвечать спокойно, но внутри все кипит и стягивается огненными узлами. Левое веко мелко подрагивает, а во рту кисло, будто я наелась зеленого крыжовника, — бедняжку хотели принести в жертву местной озерной твари.

— Лучше бы топливо с таким рвением искали! — рявкает Буря и скрещивает руки на мощной груди, — ты же не думаешь, что я пущу ее на корабль?

— На мой корабль, — Голос Бардо звучит над головой и в нем нет страха или неуверенности. В капитане чувствуется то самое благородство, что было в Севере, отчего я надеюсь, что он не позволит ребенку сгинуть, — не зарывайся, парень.

— Тебе напомнить, кто я такой?!

— А тебе напомнить, кто здесь капитан?

Лицо Бури покрылось яркими алыми пятнами, а в глазах мелькнул темный душный гнев. Я чувствую, как девочка жмется к моему боку и тихо всхлипывает, а тонкие пальчики цепляются за куртку и сжимают изо всех сил.

— Ты ходишь по тонкому льду, ка-пи-тан, — Буря презрительно кривится и сплевывает вязкую слюну на землю, прямо под сапоги Бардо, — я — будущий член Совета, а Звездная гильдия, насколько я знаю, очень плотно с ним сотрудничает. Улавливаешь?

— Нет, — хмыкает Бардо и выступает вперед, скрывая меня и девочку за спиной, — тебе бы мысли научиться излагать, сопля, а потом со взрослым дядей спорить.

Буря втягивает воздух со свистом и чуть не давится им, желваки ходят ходуном, а руки тянутся к оружию, но хватают только пустоту.

— Я клинок твой придержу пока. Больно уж голова у тебя горячая, — капитан немного наклоняется вперед и смотрит Буре прямо в глаза. От его тихого вкрадчивого голоса по телу бегут мурашки, а угроза ощущается так явственно, что ее можно коснуться рукой. — Если с головы этих очаровательных девушек упадет хоть один волос, то знай, что я быстро избавлю тебя от мозгов одним выстрелом и скажу, что так и было. Совет не станет связываться с Гильдией из-за одного сосунка, не способного держать свою говнистость в узде. У тебя нет планеты, нет армии, и, что совершенно точно — нет влияния своего отца. Для Совета ты — довесок, от которого очень быстро избавятся. Так что не переоценивая свою значимость, усек?