Если бы Герант знал его лично, то он бы понял, почему Север меня купил.

Мужчина задрожал и рухнул в листья, скрутился тугим клубком. Зеленоватое облако врезалось в его грудь и растеклось под кожей, ввинтилось в мускулы.

Я коснулась пальцами влажного лба и сдавленно охнула: Герант горел огнем и бился в лихорадке!

— Проклятье, — толкаю его в бок, переворачиваю на спину без особого сопротивления. Мужчина похож на податливый воск и дышит рвано и хрипло, — Герант, ты меня слышишь?

Осматриваюсь по сторонам и замираю, напрягаю слух, но вокруг — ни единого движения. Даже листья на деревьях не колышутся.

— Пить, — хрипит мужчина.

Достаю из набедренной сумки небольшую фляжку и придвигаюсь к неподвижному телу. Герант походил на марионетку, у которой подрезали нитки: даже не пытается сдвинуться с места и руку не поднимает, чтобы взять воду. Отвинчиваю крышку и замираю в нерешительности, будто это меня прибили к месту гвоздями.

Стоит только прикоснуться горлышком ко рту мужчины, как тонкая струйка воды рвется в горло, моя рука дергается и Герант заходится кашлем. Он стискивает зубы, чтобы заглушить звук и вздрагивает всем телом.

Вот же мать твою…

— Только без глупостей, — шиплю ему в ухо и набираю воду в рот. Наклоняюсь и заставляю его разжать челюсть, наши губы соприкасаются, а я позволяю влаге медленно течь — чуть-чуть, по полглотка, по капельке, чтобы двоедушник не подавился.

Его жар врезается в меня на полном ходу, бьет в голову, скручивает живот. Что-то врывается в мое сознание — раздвигает смешавшиеся мысли, перемешивает чувства — а я не способна сопротивляться вторжению. Зеленоватая дымка обвивает мое горло, поглаживает скулы, а над головой гремит хриплое карканье.

Когда отстраняюсь, то ловлю затуманенный взгляд и глотаю судорожный вздох. Чувствую железную хватку пальцев на бедре, впившихся в плотную ткань штанов.

— Прости, я не могу его удержать, — шепчет одними губами, — у тебя разум слишком открыт.

Поднимаю руку, чтобы оборвать поток слов.

— Хочешь еще?

Он кивает, а я снова пью и наклоняюсь.

С этой планетой определенно что-то не в порядке. В первый раз я не заметил этого, не увидел, что вокруг клубится непроницаемый мрак, но стоило мне задержаться в теле ворона подольше, как я почувствовал.

О, да! Я все почувствовал на собственной шкуре. Успел только рассмотреть существ на дороге, а потом мир накрыл зеленоватый тошнотворный купол, разрезанный алыми лентами, пронизанный черными вспышками. Будто вся планета восстала против одного единственного двоедушника, вывернула его наизнанку и выпотрошила, пробралась под кожу нестерпимым жаром. Ворон бился в агонии, и я вместе с ним. Солнце над головой превратилось в воспаленный пульсирующий комок, от которого в разные стороны расходилась багряная сосудистая сетка.

Этот мир — живой, и он охотится.

Он сожрет меня с потрохами.

Падаю. Бесконечно падаю вниз, врезаюсь в землю на полном ходу и не в силах открыть глаза. Дрожу всем телом, плавлюсь изнутри, рассыпаюсь на части тлеющим пеплом. Прошу воды, а перед глазами расплываются чернильные кляксы и красные пятна, похожие на кровь.

Что-то льется в горло, но я не успеваю глотать и содрогаюсь от кашля.

Секунда, вторая…

Тихий шепот Ши прорезает бесконечный сумрак белоснежной вспышкой, вырывает меня из беспамятства, помогает открыть глаза. Я будто поднимаюсь с глубины, чтобы вдохнуть полной грудью. Даже не понимаю вначале, что она делает, а когда мысли сбиваются в плотную кучу и вижу ее лицо в опасной близости от моего — как осознание катится по телу горячей волной, но я и пальцем пошевелить не могу. Ворон крошит мне ребра, бесится и вырывается, льнет к девочке, бросается под руки, оплетает собой, гладит угольными перьями смуглую кожу.

— Прости…

Она только поднимает руку и спрашивает, хочу ли я еще.

Что «еще»? О чем она? О себе?

Да! Я хочу ее еще.

Что ты творишь? Ты же собирался ее отпустить!

Я? Собирался? И правда, я же хотел… Сопротивляйся! Ты сам себе хозяин, ты можешь контролировать своего ворона. Ты им повелеваешь, а не он тобой! Вспомни Анну! Ши закончит так же, как она. Ты не стоишь того, чтобы погибнуть за тебя! Хочешь еще одну жизнь загубить? Мало тебе было?

Вольный стрелок должен…

А потом снова ее губы накрывают мои, и мне отчего-то кажется, что есть в этом прикосновении какая-то щемящая нежность.

Совсем свихнулся, двоедушник?! Это все дурман и лихорадка. Планета мысли путает, играет с моим разумом.

Совершенно себя не контролирую, чувствую, как вода медленно течет в горло, а сам толкаюсь языком ей в рот — осторожно, почти робко: спрашиваю разрешения и хочу проверить, как она отреагирует.

Ши резко отстраняется, на губах застывает несколько прозрачных капель, а во взгляде стынут серебристые грозовые тучи.

Пошло оно все нахрен!

Хватаю ее рукой за затылок и тяну на себя, прикусываю острый подборок и слизываю воду, скольжу вниз по влажной дорожке на шее. Путаюсь пальцами в тяжелых медных прядях, и меня колотит от каждого прикосновения. Тону, захлебываюсь собственным стоном, когда в нос врывается запах шалфея.

Упираюсь лбом в ее. Горячая, почти раскаленная кожа, будто она приняла часть моего жара, а из груди вылетает судорожный всхлип.

И он точно не имеет ничего общего с возбуждением.

— Отпусти, — говорит она холодно, а я не смею воспротивиться.

Взгляд у девчонки мрачный и злой, он дырявит мне внутренности не хуже пули.

— Нужно убираться отсюда, — хриплю и пытаюсь сгладить ситуацию, но чувствую, что воздух все больше густеет от напряжения, — весь этот мир против меня, чуть на части не разорвал.

— Ты что-нибудь увидел? — Ши держится на расстоянии в два шага и пытается прикрепить клинок к держателю на поясе.

— Шесть человек, двое связаны одной веревкой, движутся в сторону озера. Один из связанных — ребенок.

Девчонка заметно напряглась.

— Ребенок? Зачем они туда идут?

— Может какой-нибудь местный ритуал, — поднимаюсь на ноги и стряхиваю с одежды травинки и листья, — я просто не успел рассмотреть подробности.

— Предлагаю вызволить пленников.

— Зачем?

Ши опускает взгляд и о чем-то крепко задумывается.

— Прикинь сам, — она расхаживает из стороны в сторону и кажется уже и думать забыла о произошедшем, но напряженная линия спины и мелкая дрожь, бегущая по запястьям каждый раз, как наши взгляды сталкиваются, говорят куда больше, — какова вероятность, что за тридцать лет никто не добрался до склада топлива? Если мы освободим пленников, то сможем выпытать у них, есть ли здесь что-то полезное. Враг моего врага…