Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лестница действительно нашлась. Правда, она была не основной, с надписью «Fire Exit»[4], но это, пожалуй, даже больше устроило Сорина, чем лестница, по которой могли бы подниматься врачи или посетители. Перехватывая руками перила, он не то что прошел, а почти съехал на перилах целый пролет, после чего остановился и посмотрел вниз. На его счастье, до первого этажа оставалось все лишь три пролета. Марши были удобные, с частыми невысокими ступенями достаточной ширины, чтобы останавливаться на них и отдыхать. Только он понимал, что сейчас не до отдыха, потому что в любой момент, в любую минуту кто-то из сиделок мог зайти в его палату и обнаружить, что неизвестный больной — «Джон До», как говорят в этих случаях американцы, — исчез. При его черепашьей скорости врачи или охрана больницы настигнут его в тот же час. И вот тогда все будет уже совсем плохо. Понимая это, Андрей полз вниз, стараясь двигаться плавно, не тревожа шов на спине.
И вот последняя дверь. Спрятавшись за ее створками, он выглянул в маленькое зарешеченное оконце, выходившее в холл больницы, но никаких звуков не услышал. «Ну что же, тревогу пока не подняли. Уже неплохо», — подумал он и принялся изучать видимое ему пространство.
Дверь пожарного выхода оказалась сбоку от основного входа в клинику. Прямо напротив той лестницы, на площадке которой прятался Сорин, метрах в двадцати пяти-тридцати, располагалась стойка регистратуры, за которой находились две миловидные девушки, одна из них — темнокожая, что-то выстукивавшая на компьютере, и какой-то мужчина в фуражке, вероятно, местная охрана. Неподалеку от стойки располагались два низких столика с газетами и журналами, невысокие обшарпанные диваны, чуть правее, у стены — каталки, телефон-автомат и несколько табло с именами врачей, наименованиями служб и прочим необходимым путеводителем по миру людей в белых халатах.
Народу в холле было немного, но он все же был, что чрезвычайно устраивало Андрея: проскочить пятнадцать метров до выхода при полном отсутствии людей он, конечно же, не смог бы. Дождавшись, пока крупная пожилая леди перекроет своей спиной обзор пожарного выхода и начнет беседовать с одной из регистраторш, он выпрямился, насколько мог, и быстро, насколько позволили силы, пошел по диагонали к центральному входу. Прямая осанка далась ему нелегко: он чувствовал, что его спина просто разрывается от боли, но все же шел, глядя прямо перед собой. Он помнил где-то вычитанный им психологический закон: если не хочешь, чтобы тебя заметили, ни в коем случае не смотри на того, кого боишься. Этот странный закон сработал и на сей раз: его никто не окликнул. Он толкнул стеклянную дверь с надписью «St. Mary Hospital»[5]и красным крестом и оказался на улице.
Теперь оставалось совсем немного: забраться в какой-нибудь палисадник, усесться на лавку и принять вид праздного утомленного туриста или гуляки. Миновав какой-то магазинчик, еще запертый паб, он наконец увидел то, что искал. В глубине между домами открылась маленькая площадь со сквером и дурацким фонтанчиком в завитушках, вокруг которого в тени деревьев были разбросаны несколько лавочек. Выбрав ту, что наиболее укрыта от обзора с улицы, он сделал еще десяток-другой неверных шагов и буквально рухнул на ее жесткое деревянное сидение. Спина резко заныла, и когда боль стала невыносимой, он сгорбился, и, уткнувшись лицом в колени, лишился сознания.
— Да, стареешь, Славочка, стареешь, — говорил, вышагивая по комнате, Геннадий Андреевич. — Сопливого бизнесмена, и того мягко прижать не можешь. А если дела посерьезней найдутся? Вообще с усеру под стол залезешь? Так, что ли?
— Да я, шеф…
— Еб твою мать, я тебя сколько раз просил шефом меня не называть? Я для тебя либо Геннадий Андреевич, либо господин Генеральный, если уж полностью мой титул произнести не можешь.
— Да я, господин Генеральный директор… — пытался вклиниться застывший посреди комнаты Шутов.
— Что — ты, что — ты, козел безрогий. Тебя в твоей ФСБ чему учили? Ты что, страховку не мог поставить?
— Кто же знал, Геннадий Андреевич, что у него дура в кармане?
— Да сейчас у каждого пацана дура в кармане. Ты за что свою десятку в месяц получаешь, за что, объясни?
— Да ведь…
— Не «дакай». Что, за костюмчик твой вшивый, за фигуру твою, на шифоньер похожую? Ты ее получаешь за то, чтобы думать. Или у тебя совсем на твоих тренировках мозги отшибло? Мне тебе что, азы оперативной работы повторять? Установить объект, установить его контакты, зафиксировать место встречи, подстраховать все ходы и выходы. Не хочешь одним кольцом, боишься, что упустишь — двумя кольцами делай. Совсем расслабился в Москве.
— Ей-богу, вот как Бог свят, Геннадий Андреевич…
— Так, дожили. Ты, часом, не в схимники подался? Может, еще земные поклоны начнешь бить? Еще раз такое выйдет…
— Да не в жисть, я его из-под земли, Геннадий Андреевич…
— Ладно уж, из-под земли. Теперь я сам, по своим каналам. Все. О Токареве забыл. Надеюсь, чисто ушли?
— За это не беспокойтесь.
— Хоть в одном ты мастер: хвосты подчищать. В общем, так. Сейчас домой, собирай чемоданы, завтра вылетаем.
— Куда, Геннадий Андреевич?
— В Лондон, милый дружок, в столицу туманного Альбиона. Надо там приятеля моего старинного навестить.
— Вдвоем?
— А ты что, хочешь с собой целую армию брать? Мы так, по-дружески, по-товарищески. Все, пошел вон.
Шутов вышел, а Геннадий Андреевич вернулся к столу и, морщась от неудовольствия, принялся набирать номер.
— Ариадна Михайловна? Это я, Геннадий Ермилов.
— Ой, Геночка! Опять забыл про стариков, — зачирикал в трубке старческий голос.
— Да все дела, дела, Ариадна Михайловна. Вы-то как?
— Да что мы, Геночка, это у тебя дела, а мы — так, помаленечку. Вот на даче покопались. Яблоки в этом году совсем не уродились.
— Ну, а зелень? — поддержал разговор Ермилов.
— Нет, зелень хороша. Дали мне тут какой-то салат, рассаду необыкновенную, такой вкусный! Ты бы заехал как-нибудь, Геночка. С Верочкой бы подъехали. У нас на даче сейчас такая благодать.
— Вот, Ариадна Михайловна, как с делами разделаюсь, и, как Бог свят, прямо к вам. А что сам-то, Сергей Сергеевич, дома ли?
— Дома, Геночка, дома.
— А нельзя его на секунду оторвать?
— Сейчас позову.
Трубка со стуком легла на что-то деревянное, послышались шаркающие шаги, и где-то далеко прозвучал голос: «Сереженька, тебя Гена Ермилов к телефону. Ты в кабинете возьмешь?» В ответ что-то буркнуло, щелкнуло, и наконец глубокий голос генерала откликнулся:
— Я слушаю.
— Сергей Сергеевич, добрый вечер. Извините, что беспокою. Не оторвал ли от ужина?