– Понятно… То есть, вы считаете, что нынче ночью в церкви вызывали что-то такое нечеловеческое?

– Пока что я вижу нестандартную ситуацию, а уж куда она нас приведёт – посмотрим.

Нас? Нас?!

– Позволю себе сказать, уважаемый Петр Григорьевич, что я в данном случае являюсь всего лишь свидетелем. Как и в прошлый раз, когда, на своё несчастье, нашла тело лодочника и по глупости об этом сообщила, – отчего-то я ужасно разозлилась и не нашла ничего лучше, чем вылить эту злость на Егорова. – Прошу заметить, вполне добросовестным свидетелем! Могла ведь промолчать, и искали бы вы своего Афанасьева до морковкина заговенья! Вот ведь дура… – добавила, сникая.

Тут следователь сделал вещь вовсе уж неожиданную: встал из-за стола, подошёл ко мне сзади и положил ладони на плечи. Я напряглась, ожидая… не знаю, чего, каких-то неприятностей. Но ладони оказались тёплыми, и из них будто перетекали в меня спокойствие и сила.

– Вас что, не научили делиться энергией? – равнодушно спросил он, садясь на место.

– Некому было учить, – я пожала плечами. – Агния Николаевна оставила мне дом, хозяйство и тетрадь с записями, вот по этой тетради и учусь.

Вдруг я поняла, что мне ужасно не хватало возможности поговорить с кем-нибудь о новых моих способностях. Так почему не с этим человеком?

– Кстати, – немедленно спросила я. – То есть, некстати, но всё равно. А вы человек?

– А кто ж ещё? – опешил Егоров.

– Ну-у… Вон в романах фэнтэзи кого только не придумают. Орки, гоблины, оборотни, наги, даже трёхголовые церберы есть, и все разумные, и говорящие.

– Иногда я хотел бы стать трёхголовым цербером, – ухмыльнулся он. – Но увы, не дано. Поверьте мне, Анастасия Александровна, в нашем мире их нет. Может, когда-то и были, но на сегодня есть люди, и всё. Обладающие или не обладающие некоей особой силой, но люди. Кстати, чтоб два раза не вставать, – тут он ухмыльнулся, и я вдруг поняла, что он ненамного меня старше, может, лет тридцать пять. – Почти доказано существование домовых и леших, но на ином плане реальности. То есть, для нас с вами они невидимы, неслышимы и неощутимы, а мы не существуем для них.

– А как же тогда можно доказать, что они есть?

– А вы какие-нибудь элементарные частицы видели хоть раз? – вопросом на вопрос ответил он. – Но они же есть! И бога никто никогда не видел…

Тут Егоров вовремя замолчал. Потому что как раз теологической дискуссии нам и не хватало в девять утра.

– Боже мой, уже девять! – я схватилась за голову.

– А что, вам на работу?

– Хуже! Сегодня вторник, а по вторникам ко мне приходит бабка Марьяна за промыванием для глаз. И если она вас тут увидит, репутация моя будет разрушена начисто…

– Сейчас уйду, – подхватился Егоров.

– Сидите… – я махнула рукой. – Вы ж на машине приехали? И оставили её на улице перед домом? – Он кивал на каждый вопрос. – Все уже всё видели, обсудили, сделали выводы и вынесли приговор. Лучше поговорим по делу, а потом вы обойдёте соседей и зададите вопросы. Ну, там, в связи с открытием новых обстоятельств, а не видели ли вы покойного Бухвостова там-то и тогда-то.

– Да уж найду, что спросить, – проворчал следователь. – Вы так и не сказали мне, есть ли у вас работающий алгоритм поиска?

– Алгори-итм, – передразнила я. – У меня есть серебряная миска, чистая вода, травы и набор слов. Бабка Марьяна придёт от половины десятого до десяти, так что мы с вами должны успеть.

* * *

До рези в глазах оба мы всматривались в воду, но понять ничего не могли. Вернее, не так: ясно было, что наш пропавший подполковник жив, и что он без сознания. Но в каком состоянии, а главное – где, это ни я, и Егоров разглядеть не смогли. Наконец я сдалась и погасила картинку. Вовремя, кстати: едва успела вылить воду и отнести миску на её место в лаборатории, как в дверь постучали.

– Марьяна Павловна, – поприветствовала я старуху. – Входите, прошу вас. Я уж забеспокоилась, всё ли с вами в порядке, обычно-то вы раньше приходите. Проспали?

– Да что ты, милая, разве ж я сплю? Так, подремлю полчасика, и ладно. А нынче ночью и вовсе спать не дали эти исчадья геенны, псы соседские. Уже под утро так лаяли, будто у Петровича не только всё из дома вынесли, а его самого прихватили… – тут она сама себя перебила. – А что это, я гляжу, гость у тебя? Может, я не вовремя?

– Да что вы, Марьяна Павловна, какой же это гость? Следователь вон пришёл, опять про Сашку-лодочника расспрашивает и протоколы пишет. Сейчас, небось, по всем пойдёт с теми же вопросами…

– Да ты что? Опять? Так, Настя, давай мне поскорее капли мои, да я побегу: надо Варюшу предупредить, да и дома прибраться не мешало бы. Здра-авствуйте, – елейным тоном пропела бабка, вплывая в кухню.

Егоров, молодец, антураж подготовил и сидел за столом, набирая что-то в планшете.

– Здравствуйте. Госпожа Полякова, правильно? Я к вам через часок наведаюсь, если позволите, вы дома будете?

– Буду, конечно, господин следователь, куда ж мне старые-то кости таскать по такой грязи? Пойду я, Настенька, пока дождь снова не принялся.

– Вот ваше промывание, Марьяна Павловна, – отдала я приготовленный заранее пузырёк. – Утром и вечером, вы помните?

– Ну, разумеется, помню, – и старуха резво выкатилась.

Когда за ней захлопнулась дверь, Егоров сказал неожиданно:

– Странно она говорит, эта ваша бабка Марьяна.

– Она не моя, – поправила я занудно. – А что странного?

– Говор такой, какого и ждёшь от полудеревенской старухи, а иной раз вдруг – и «разумеется», «исчадья геенны».

– Пётр Григорьевич, да какая ж она «полудеревенская»? Марианна Полякова, актриса ростиславского театра драмы. Старейший в России театр, в середине восемнадцатого века основан, не слыхали? Правда, уже лет двадцать, как она сюда переехала и постепенно превратилась в бабку Марьяну, но иногда эту роль забывает, и прорывается… то, что было. Актриса, красавица, образованная женщина…

– Чёрт… – Егоров огорчённо качнул головой. – Это я пропустил.

– Неважно. Она всё равно не имеет отношения ни к первому делу, ни ко второму. У Марьяны начинающаяся болезнь Паркинсона, она воду в стакан наливает двумя руками. Куда ей с ножом управляться или ночами по церквям шастать? А вот насчёт собак…

– Породистые псы?

– Скорее, хорошо выученные. Виктор Петрович, её сосед, на ростиславском городском рынке владеет мясными рядами, торгуют там его сыновья, а он вроде как отдыхает. Но хозяйство, сами понимаете, какое, и собаки зря гавкать не будут, не приучены. Значит, шли посторонние мимо, а уж кто и куда – этого, увы, собаки нам не скажут.

– А где этот Виктор Петрович живёт?

– На первой Овражной. Дом девять, рядом с бабкой Марьяной. Ладно, – я хлопнула ладонью по столу. – Пора вам уходить, Пётр Григорьевич. Уже все соседки, небось, губы накрасили и оделись в парадные джинсы, только вас и ждут. Да и мне есть, чем заняться. Завтра на дежурство, надо еду приготовить…