Конечно, главного виновника никто не называл, но отношение к нему тоже неуловимо менялось. Так колдырь, только недавно с благоговением подходивший к саркофагу пожелать его обитателю здоровья, проиграв «эшнику» (которому после обвинений в адрес попа необъяснимо начало везти), прищурился на секунду, и вдруг сказал:

— Эх мне бы камеру твою!

— Камеру я ставить на кон не буду, и не проси. Тем более она казенная. Но зачем она тебе?

— Я б таких фоток наделал бы сейчас, что потом еще год бы их продавал! — и он кивнул в сторону саркофага. — Этот-то, обмочился уже, вы не видели?

Александр ожидал, что одноногий солдат, игравший с ними, снова вспылит, но тот только ухмыльнулся в ответ. Остальные пожали плечами — это же, мол, естественная потребность, а деться ему из гроба все равно некуда.

Сами они эту проблему решили, выделив под туалет самое укромное место — то самое, куда упал Александр от удара СВОшника, между саркофагом и галереей. Поначалу, правда, обитателя саркофага стеснялись, но нужда заставит…

Большей проблемой была вода. Несколько маленьких бутылочек газировки и обе фляги ФСОшников быстро опустели. Но тут выяснилось, что учительница Надежда Константиновна обладает несметным богатством — двухлитровой бутылкой воды. Ее, правда, пришлось долго уговаривать разделить эту воду на всех, и согласилась она только после того, как наполнили отдельную бутылочку для ее учеников. Эта вода уже тоже подходила к концу, но и ждать, очевидно, оставалось недолго — звуки извне становились все громче.

Тяжелее всего отсутствие воды переживал пленник саркофага. Последние два часа он все более жадно смотрел на каждый сделанный глоток. Однако продолжал молчать, только глаза его становились все безумнее, да узловатые пальцы все больше скрючивались в гневе. Александру казалось, что его мучила не столько жажда как таковая, сколько тот факт, что у других есть то, что ему так нужно, притом такая банальная вещь, как вода, а он не может это у них отнять. Большинство, впрочем, жалело его, но передать ему воду все равно было невозможно.

— Слушайте, он же нас всех убить хочет. Да и сейчас, будь возможность, он бы всю воду себе отжал, — удивлялся Пашок.

— Упырь, что сделаешь, — вздыхала бурятка. — Но упыри же тоже люди, пить хотят. Старый он совсем, да и свихнулся, похоже. Человек в своем уме не будет такую войну начинать. У меня дед такой же был, жуткий старик, его весь улус Шулуун-Гол боялся, не только я. Болел он долго, дома сидел, читал книгу про Тамерлана какую-то, у нас одна она только и была. Прочел, наверное, раз двадцать кряду, ну и свихнулся. Выздоровел, сел на бревно у дома, и требовал, чтобы ему в ноги кланялись и именовали «великим эмиром», все кто мимо идет. А если кто не кланяется, то бросался с палкой своей увесистой. Некоторых до полусмерти избил… В общем, все в итоге решили, что проще кланяться ему, как он хотел. Не убудет от нас…

— Нация рабов, — покачал головой поклонник Жириновского в кепочке ЛДПР.

— А чего в психушку его не сдали, — удивился Пашок.

— Наш он, улусовский, был — как его чужим людям сдавать? Сидит на бревнышке, трясется весь и глаза такие… Безумные, но тоска в них смертная. Ну его, жалко же…

— И этого жалко? — удивился Александр. — Вы ж сами говорили…

— И повторю: не простится ему. Мало того, что он людей мучил, свою карму портил, так еще и стольких в грех непростительный ввел, заставил других людей убивать, и моего Аламжу убийцей сделал. Но мы же не такие как он, чтобы мучениям человека не сочувствовать… Даже такого…

В этот момент свет мигнул и погас, а в углу раздался неприятный звук, вызвавший у Александра мучительные воспоминания о неудачном походе к зубному врачу. У стальной плиты, закрывающей выход, возник сноп искр, и свербящий звук усилился.

Все повскакали с мест. В мерцающем свете искр Александр увидел, как ФСОшник Сергей поднес ладонь к уху и проорал в явно ожившую рацию, перекрикивая звук: «Так точно, подтверждаем, искры!.. Есть! Исполняем!»

И, словно забыв о своем бунте, оба охранника быстро перевели всех в противоположный от искрящейся двери угол. Тем не менее оба были явно напряжены и с опасением всматривались в рассыпавшиеся по полу разноцветные огни, предвещающие скорое открытие двери.

Но кто поистине воспрял духом, так это обитатель хрустального гроба. Он, напротив, подполз как можно ближе к искрам и жадно всматривался в них, ожидая скорого избавления. К нему вдруг вернулся прежний ореол величия и даже в каком-то смысле бессмертия, в свете которого мокрые штаны были мелочью, лишь досадным недоразумением. Везение снова, как и десятки раз до этого, было на его стороне. «Словно Бог поцеловал его в макушку», — с изумлением думал Александр, завороженно наблюдая обратное превращение жалкого старика в гробу в самодовольного властелина половины мира и людских судеб. «Да и наших тоже…» — горько признал физик, приглаживая бороду и надевая на свою обреченную голову такую ненужную ей теперь парадную шляпу.

Наконец искры исчезли, звук прекратился, и через секунду с мощным «ЧПОК!» плита, закрывающая дверь, исчезла, встав на свое первоначальное место. В проем ворвался широкий луч яркого теплого света — с той стороны явно установили прожектор, чтобы лучше видеть фронт работ. Казалось, если бы саркофаг позволял, его обитатель сейчас встал бы во весь рост, но даже сидя в нем, он выглядел теперь выше всех вокруг, недосягаемым для простых смертных. Он буквально сам уже искрился, крича в проем лучистого света: «Скорее, олухи! Доставайте меня отсюда!»

Как будто в ответ на его слова в проеме появилась высокая худая фигура, тень ее протянулась от порога к саркофагу, полностью закрыв его от света, легла на противоположную стену и устремилась ввысь, к самому потолку старого революционного склепа. И знакомый откуда-то Александру веселый голос властно произнес:

— Всех вывести наружу! И вынимайте уже из гроба этого чучундрика, пока он там в самом деле не окочурился! Его уже заждались в Гааге!