Дверь фельдшерской снова открылась. Это наконец добрались Марина с Лейлой. На девушках были те же одинаковые оранжевые пуховики и невозможно блестящие резиновые сапоги. Снаружи раздавалось знакомое брачное тарахтение африканских гиппопотамовых. Валеев моментально переключился и живо подколол:

– Грязи боимся, красавицы мои? На Викторе катаемся?

Марина слегка раздула свои вычурные ноздри и ответила, как всегда, спокойно и разумно:

– Не боимся, Тимур Тимурович. Виктор сам предложил подвезти – по пути.

– А что поздно-то так? – проворчал Валеев. – Ладно, дуйте в коровник. У тех коров, которых вакцинировать будем, инвентарные номера перепишите.

– Куда писать? – так же невозмутимо поинтересовалась Марина.

– В журнал пока. Потом в компьютер перенесем. А ты, Берсеньев, давай завтра в город, – обернулся ко мне Валеев. – Газету эту сестренке повезешь. Уговоришь ее побыстрее рассмотреть, то да се. Я думаю, нормально ты уже попрактиковался. Поеду в ветуправление, заодно тебя аттестую. Так что до конца месяца можешь отдыхать, потом приедешь, заберешь документы. Согласен?

С чего бы мне было отказываться?! Все решилось само собой, я даже не успел ответить, потому что Валеев тут же закрутился. Распахнув дверь, он орал, стараясь перекричать тарахтенье трактора:

– Витька! Витька! Сдавай этот танк времен Первой мировой, я тебе «Кировца» с сельскохозяйственной выставки привез.

– Что-о-о-о? – орал Виктор в ответ.

– Мотор глуши! Трактор новый я тебе привез! С кондиционером в кабине, сам как игрушка, будешь лучше, чем на «Мерседесе», в поле ездить. Сдавай это старье назад!

Разговор был окончен. Получилось даже лучше, чем я планировал. Инцидент со спиртом замялся сам по себе. Я мог спокойно валить в город. Как будто все происходило по заказу Виктории и сами слова помогали ей.

Марина и Лейла окликнули меня с противоположной стороны коровника.

– Жаль, что так быстро едешь, – сказала Марина, подходя ближе, к самому краю загона. Говорила она спокойно, как всегда без улыбки, но немного грустнее, чем обычно, ноздри слегка дрогнули. – Скучно без тебя будет.

Мне было жаль оставлять их тут.

– Слушай, – спросил я ее, тихо, чтобы не слышала Лейла. – Как думаешь, коров Валеев специально назначил на сегодня? Неужели нельзя было подождать и сделать, как планировали – сначала кастрация, потом вакцинация?

Марина посмотрела на меня задумчиво, но без удивления, и проговорила равнодушно:

– Нельзя, значит. Это же тебе не прививка от туберкулеза, которую всему поголовью первого сентября всадил, и дело с концом. Тут не предугадаешь. Молодняк подрос – надо вакцинировать. Хряки подросли – надо кастрировать. Телки в родильном – тоже надо колоть. Вот все одно к одному и сошлось.

Она смотрела так прямо и ясно, что я понял: моя драматическая версия про войну полов и тайные послания на поросятах и коровах – глупость. В простой деревенской жизни никому и в голову не придет подозревать такое. Здесь нет таких понятий, как «текст», «подтекст», тем более «интертекст». Даже книжка тут – это часть коровьего желудка, а не томик со страницами. Суровая, простая, честная и настоящая жизнь, которую я потихоньку узнавал и которой алчно дорожил. Мне было жаль ехать сейчас, когда я наконец познакомился здесь со всеми работниками фермы, подружился с девчонками. Но в городе тоже остались дела, которые требовали немедленного присутствия: тетка, экспертиза и, конечно, моя непредсказуемая Марго.

– Ладно, девчонки, нормально перезимуете! Если что, звоните, – бодро крикнул я и сам ужаснулся, как нелепо бравадно звучал мой голос. Из каких подкорковых глубин выскочила эта дебильная пацанская интонация? Но исправлять было поздно. Лейла уже исчезла за дверью, а Марина еще постояла пару секунд молча; ветер безжалостно полоскал ее белокурые пряди, наконец и она опустила голову и быстро пошла обратно.

– Какое слово ты выбрал бы словом этого года? – Вика встретила меня, возлежа на диване в позе трапезничающего римского патриция. С той лишь разницей, что патриции лежали, обнимая кувшин с вином, а моя тетка прижимала к сердцу ноутбук. По количеству кофейных чашек на подлокотнике дивана легко было догадаться, что этот пир духа длится уже много часов, а может быть, и дней.

В комнате царил хаос: по всему полу были разостланы газеты, которые накрывали друг друга и сталкивались внахлест, поверх валялись вырезанные фотографии, клочки бумаг, исписанные Викиной рукой, тут и там дразнились языки разноцветных стикеров. В общем, по виду комната напоминала огромный кошачий туалет.

Вика отложила компьютер и уселась по-турецки. Ее светлые кудри были небрежно собраны на затылке и кудлатым хвостом торчали из-за уха. Прищурив глаза, как суслик, вылезший из норы на божий свет, она медленно возвращалась в реальность, в дверях которой стоял ее собственный племянник с двумя огромными сумками. Мы не виделись почти месяц, и кто-то другой на ее месте спросил бы, как прошла практика, как дела или хотя бы что в сумках. Она же спрашивала про какое-то слово года.

– Что за слово еще? – Я на цыпочках пробрался вдоль стены на кухню, чтобы распаковать пакеты с магарычом.

– Новое слово, которое отражает что-то важное в жизни и обществе. Например, в две тысячи седьмом году словом года в России было «нано». В две тысячи девятом – «инновация», – отозвалась Вика, тоже направляясь в сторону кухни, пританцовывая, чтобы ничего не задеть. – В две тысячи тринадцатом самыми популярными словами года были «селфи» и «госдура».

Вика встала, прислонясь к дверному косяку: выглядела она не очень.

Убедившись, что на извлеченные из пакета колбасы тетка не реагирует, я поинтересовался, почему именно сейчас ей понадобилось мое мнение по столь нетривиальному вопросу, как слово года. Но она не поняла намека и продолжала как ни в чем не бывало:

– Есть такое понятие, как статистический анализ больших объемов текстов. Если грамотно настроить счетчик и выделить некоторое количество топовых контекстов, то получится срез основных событий года и слов, их обозначающих в данном конкретном социуме…

– Э-э-э, стоп-стоп! – поспешно запротестовал я. – Давай без этой зауми. Не знаю, как насчет всего социума, а для меня слово года – «корова».

Вика посмотрела на меня со смесью жалости и изумления и полезла наконец инспектировать сумки.

В этом вся Вика. При всей своей неоспоримой научной одаренности в обычном общении моя тетка напоминает ребенка в возрасте от трех до пяти. Посетитель ясельной группы так не упирается перед тарелкой с перловой кашей, как моя тетка буксует перед чем-то, чего ей не хочется делать или признавать. Моего выбора профессии она не признавала.

– Кстати, от слова «корова» тебе сейчас тоже кое-что перепадет, – примирительно сказал я. – Как говорил Эйнштейн, что вкусно фермеру, то вкусно и физику.