– Странно, да?

– Почему странно? – переспросил Майкл.

– Ну, это просто ребёнок. Ей было всего семь лет. Где остальные члены семьи?

– В каком смысле? – Майкл присел на корточки рядом и уставился на могилу.

– Посмотри вокруг, сынок. Семьи хоронят вместе, – пояснил мистер Симмонс.

– Точно! Как в Шампиньоновой Грибнице, – понимающе кивнул Майкл.

Мистер Симмонс понял не сразу, но в следующий миг уже сообразил и усмехнулся:

– Да-да, как у семьи Шампиньонов. Они лежат все вместе, и за ними присматривает общий ангел.

Старик прикурил трубку и, поднявшись, оглядел кладбище.

– Обычно на плитах написано: «Возлюбленная дочь таких-то» – или ещё что-нибудь в этом роде, – задумчиво продолжал он. – Но вот тут похоронен ребёнок, один. И имени нет – только инициалы. И других могил нет поблизости. Это выглядит как-то неправильно.

– Это мои инициалы, – внезапно сказала Хизер, вынув изо рта большой палец и коснувшись рукой надгробия. – Хизер Элизабет Хилл.

– И возраст тоже мой, – добавила она посреди гробового молчания.

Мы безмолвно смотрели на неё, не зная, что сказать.

– Ну, это просто совпадение, – наконец откликнулся мистер Симмонс. Выдернув последний сорняк, он взял Хизер за руку и вывел из тени дуба на солнце.

– Я не советую тебе тут играть, – мягко сказал он. – Даже в низкой траве могут водиться змеи. И ядовитый плющ тоже опасен. – Мистер Симмонс указал в тень, на лозу с блестящими ярко-зелёными листьями, обвивающую дуб.

– Я не боюсь змей, – отрезала Хизер. – И ядовитого плюща тем более. Вообще не понимаю, чего в них страшного.

Мистер Симмонс строго взглянул на девочку:

– Слушайте, что вам велят, юная леди. Именно в такой тени любят селиться медянки. Когда одна из них тебя укусит, поздно будет.

Хизер окинула старика презрительным взглядом и отстранилась.

– Где хочу, там и буду играть. Вы мне не указчик, – ответила она и убежала, тряхнув тёмными локонами и высоко вздёрнув голову.

– Бедное маленькое создание, – вздохнул мистер Симмонс и обернулся к Майклу. – Ну, что, поможешь мне с тачкой?

Они вместе направились к компостной куче, а я вернулась домой. Хизер нигде не было видно, но из каретного сарая слышался голос Дейва, и я была уверена, что она там, ябедничает на мистера Симмонса.

Устроившись в тени на ступеньках у выхода с кухни, я задумчиво смотрела на дуб, стоящий на страже одинокой могилы Х. Э. Х. Почему никто не вырезал на плите полное имя ребёнка? Почему он похоронен один? Меня вновь познабливало, несмотря на жару, и я не могла отделаться от мысли, как бы я себя чувствовала, если бы на плите обнаружились мои собственные инициалы.

Глава 5

После обеда мама отправила нас с Хизер в комнату заканчивать распаковку вещей.

– Надо освободить все коробки и разложить все вещи по местам, – велела она, несмотря на протестующее нытьё Хизер. – Если у тебя не получится найти чему-нибудь место, попроси Молли: она поможет тебе. Именно для этого и нужны старшие сёстры.

Ничего не ответив, Хизер принялась распаковывать вещи, как попало запихивая одежду в комод, а книжки на полки. Стараясь не обращать внимания на создаваемый ею беспорядок, я сосредоточилась на том, чтобы мои книги и тетрадки были разложены как можно аккуратнее. Пусть хотя бы моя сторона комнаты будет красивой.

Через некоторое время Хизер легла на кровать и закрыла глаза. Думая, что она хочет поспать, я перестала складывать одежду в комод и, взяв книжку, тоже прилегла на кровать. «Обитатели холмов»[3] так захватили меня, что я чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда Хизер вдруг меня окликнула.

– Как ты думаешь, как звали того ребёнка? – спросила она, по-прежнему лёжа на спине и глядя в потолок, на котором непрестанно сменяли друг друга причудливые тени, отбрасываемые листвой росшего за окном клёна. – Думаешь, это может значить «Хизер Элизабет Хилл»?

– Нет, конечно. Это тебя так зовут, а не его.

– А представь, если бы там было написано «М. А. К.»? – прошептала Хизер.

– Это мои инициалы, – хмуро покосилась на неё я.

– Ты бы испугалась?

Я пожала плечами.

– Не особо. С чего бы мне пугаться? А ты что, боишься?

Хизер села и отрицательно покачала головой.

– Нет. Мне кажется, это занятно, и только. – И, улыбнувшись, продолжила: – А вот ты бы испугалась. Я точно знаю, Молли, что испугалась бы. Тебе и сейчас страшно, хотя это даже не твои инициалы.

– Не говори глупости, – отрезала я, снова открывая книгу. – Если у тебя больше нет вопросов, то дай мне почитать спокойно.

– Это дурацкая книжка, – заявила Хизер, вставая и направляясь к окну. – Ненавижу кроликов. Какой интерес такое читать?

Не обращая на неё внимания, я сосредоточилась на отчаянных попытках Пятика предупредить кроликов о надвигающейся опасности. Я читала эту книгу уже во второй раз, и Пятик был моим любимым героем. Я была уверена, что в этот раз роман понравится мне даже сильнее, потому что я уже знаю, что с ним будет всё хорошо.

Хизер тоже молчала. Когда я покосилась в её сторону, чтобы узнать, чем она занята, она так и стояла у окна, глядя в сторону кладбища так же безмолвно, как созерцающий вечность мраморный ангел.

* * *

Время шло, и мы, все пятеро, постепенно погрузились в собственные дела. В каретном сарае Дейв с утра до вечера трудился за гончарным кругом, делая миски, тарелки, кружки, кувшины и вазы, покрывая их глазурью и обжигая в печи: он готовился к большой ремесленной ярмарке в августе. Кажется, он не возражал против наших посещений, и мы могли спокойно смотреть, как он работает, но чем мы заняты, его не особо интересовало. Пока мы появлялись дома в обед и по вечерам, когда было пора спать, всё остальное было ему более-менее всё равно.

С мамой дело было не лучше. Она была в совершенном восторге от того, что после многих лет, когда мольберт стоял в углу кухни или спальни или ещё где-то, где получалось приткнуться, у неё наконец появилась собственная мастерская. Она писала большой пейзаж с амбаром. Цвета на её картине были мягкими и приглушёнными, а контуры расплывчатыми, словно солнце с трудом пробивалось сквозь утренний туман. При взгляде на картину казалось вы ощущаете запах влажных досок.

Но мама не любила, когда кто-то смотрел, как она рисует. Это отвлекало её и заставляло стесняться. Поэтому она всегда отправляла меня играть на улицу. Я думаю, ей казалось, что тут, в деревне, мы в безопасности. Здесь не было ничего из того, чего она боялась в Балтиморе: ни