а к чифирю, который тут назывался чаем — сгущёнку, которую предлагалось наливать из пробитой в крышке дырки всё на те же галеты либо ананасовые вафли, которые так настойчиво предлагали, что я сразу понял — вафли тут не в чести, и все рады их сплавить приблудному мальчонке. А я был в полном ступоре, потому что свежий чай заварили из пачки со слоном, сгущёнка была офигенно вкусная — та самая, из детских воспоминаний, которую сейчас хрен купишь, я даже вафли эти вспомнил.

Впервые за сегодняшний день я подумал: «А не так уж плохи мои глюки, даже как-то приятно вспомнить детство и молодость».

Потом ко мне подсел начальник, которого все звали Михалычем и начал допрос. И я растерялся уже на первых вопросах, а дальше стало только хуже.

— Так как тебя зовут, говоришь — прищурившись, начал он.

И это «говоришь», мне сразу не понравилось.

— Саня.

— А фамилия-отчество?

— Александр Дмитриевич Шарипов.

— Как-как? Подожди, я запишу.

— Шарипов. Как Володя Шарапов, только через «и», — попытался я пошутить.

— Что за Володя? — наморщил лоб Михалыч.

— Ну который с Жегловым бандитов ловил, — дивясь дремучести геологов, ляпнул я.

Вокруг пожимали плечами и переглядывались, мол, кто в курсе, что за история? А я впервые задумался, в антураже какого года вообще нахожусь? Вдруг это совсем древние геологи, а я им ещё Высоцкого начну втирать. Очень трудно с глюками общаться, чтобы они тебя за психа не приняли или куда следует не сдали. Но ладно, вроде не тридцать седьмой год. Одеты более-менее в знакомые шмотки. А вот вытащи я сейчас такой мешающий золотой утяжелитель из правого голенища, что со мной сделают? Надо мне о нём позаботиться и найти место понадёжнее.

Продолжаем разговор.

— Ладно, про Володю потом расскажешь, страна должна знать своих героев, — сообразил начальник и как-то гаденько ухмыльнувшись в бороду, спросил: — Так откуда вы приехали?

— Из Иркутска, — честно глядя ему в глаза, ответил я.

— Самолётом?

— Нет, своим ходом, на машине.

— Не знал, что есть дорога.

— Есть конечно.

— Не близкий путь. Как там Иркутск, стоит?

— Куда он денется. Тряхануло нынче опять.

— Да ты что? Сильно?

— Ощутимо. Около пяти баллов.

— Ого! Сидим тут в глуши, отстали от жизни. Говорят, у вас там нынче Вечный огонь зажгли?

Оп-па! А вот и дата прояснилась. Спасибо Любане, такие факты из истории я знал. Семьдесят пятый, значит. На тридцать лет Победы огонь у нас зажгли. Кстати, спички у меня в кармане с этой датой. Ты смотри, какие логичные глюки. Всё-то одно к одному.

— Да, на девятое мая.

— Видел?

— Не, там столько народу было. Потом ездил посмотреть, — вдохновенно вещал я.

— Опять мы отвлеклись. Давай про твоих старших товарищей подумаем. Рация с ночи не работает. Магнитная буря что ли, или циклон идёт мощный. Связи нет. Поэтому ты завтра с водителем доедешь до Перевоза, там заявишь в милицию о пропавших. Может, с воздуха получится поискать. По земле-то, сам понимаешь, сложновато будет.

— А машина?

— Машина. А ты доедешь на ней сам до посёлка?

Доеду, конечно. Правда, есть сомнения, что Патриот будет дожидаться меня у Хомолхо. Не вписывается он в эту советскую реальность, даром что УАЗ. Но вдруг. Могу я помечтать, что завтра всё закончится, мои ребята найдутся, и мы как ни в чём ни бывало посмеёмся над моими мультиками. А потом поедем домой. Но где-то в глубине души грызло беспокойство затянувшимися и такими реалистичными картинами. А ну как проснусь я завтра — и геологи так и останутся геологами, а я — неизвестным пацаном, который вчерашний день ищет. У меня вообще-то жизнь, бизнес, бабы липучие… хотя вон Люся девушка зачётная со всех сторон. И глазки строит. Забота о младшем товарище, все дела, но я-то этот взгляд за версту вижу, опыт не пропьёшь.

Спать меня определили в одну из больших палаток, которую я чуть не снёс, врезавшись в жердь на входе. Геологи хохотали, похлопывая меня по плечу, ничего мол, научишься, какие твои годы. Нет уж, дудки. Таскайте сами на себе вашу брезентуху. И антимоскитной сетки нет, всё дымом провоняли, выживая гнус и людей. Глаза ест, дышать нечем. Пришлось напрашиваться в гости к девушкам, у которых вход был занавешен марлей, прелесть какая. Впрочем я не один такой был, и мы неплохо посидели, веселя девчонок байками и по очереди играя на гитаре.

И если страшилки про медведей и анекдоты про Чапаева мне без того были знакомы, то с музыкой вышел косяк. Пели они чёрт те что собственного «гениального» сочинения. Когда дошли до «Под крылом самолёта» я чуть не прослезился. Песен Боярского они пока не слыхивали, Пугачёвой тоже, как я потом узнал. И гитара у них дрова, помотайся-ка с хозяином по горам и долам. Надо сваливать поскорее. Эти дикие люди не знали даже «Изгиб гитары жёлтой», а на «Милую мою» встрепенулась одна Люся.

— Точно! Это та песня, её наши туристы со слёта привезли в позапрошлом году. Я всё искала слова, да так и не нашла. Сразу не успела записать, у меня тетрадки с собой не было.

— Гугл в помощь, — буркнул я. Зря, конечно.

Ребята уже с нездоровым интересом на меня посматривают, а если я начну фонтанировать творениями великих композиторов и исполнителей, туши свет. После изгиба жёлтой гитары уже все наличные женщины в количестве четырёх штук — от студентки Люси до геолога Октябрины Ивановны, посматривали на меня со знакомым блеском в глазах. Пришлось свалить от греха. И вообще я маленький и несовершеннолетний. И мне очень хочется баиньки. Где-то в баиньках скрывается моя настоящая жизнь. Отдайте мне её, я свечку в монастыре поставлю и пожертвую тыщ пять. Ладно, уговорили, десять.

Люся выскочила за мной в темноту, смутилась от собственной смелости, и попросила ей написать письмо, когда я буду дома. Дескать, она будет рада осенью его получить. Вот адрес. Ленинград. И вообще я замечательный и очень талантливый парень, она бы хотела дружить. Эка тебя занесло, девонька.

— Ну пошли в нашу палатку, сейчас и запишешь всё, что надо, — сказал я и положил ей руку на плечо.

— Быстрый какой! — возмущённо отпрянула красотуля.

Минута славы закончилась. Жаль.

Спал без задних ног. Хоть и палатка была поставлена не