– Сегодня пятитысячный день со дня рождения Васи, дорогой. Я решила, что в честь вылупления сделать что-то с яйцами.

– Я вижу, что жонглирование не удалось, и ты решила остановиться на блинах.

– Ну что за остроумный мужчина, а? – сказала я коту, который внимательно слушал и не менее внимательно следил за летающими над сковородой блинчиками.

Усатый вздохнул и многозначительно посмотрел на хозяина. Хозяин слопал верхний блин, масляными пальцами обнял меня за плечи.

– Все равно ты ее стирать будешь. А блины удались. Только сгущёнки бы. – И его голова скрылась в холодильнике.

– Эй, Семёнов вчера говорил, что у них на доме ласточки гнездо смастерили. Кажется, он уже слышал щебет детёнышей.

– Интересный народ эти ласточки – маленькие, миленькие, вроде счастье приносят, но помет чистить, боже упаси! То ли дело наши трясогузки: прилетели, все ягоды сожрали, а жить и гадить в какое-то другое место пошли.

– Варь, дети спят, блинов уже гора, может, посмотрим?

– Куда?

– Не куда, а на что! На птичек!

У меня аж блин мимо сковороды приземлился. Я, конечно, не уверена, но мне показалось, что и кот поперхнулся. Бывает такое?

– Мерлинова борода! Нам по сорок лет, гнездо под крышей, окстись!

– У нас сегодня праздник или где? Возьмём фотик, щелкнем птенцов и открытку дочери намутим. Вылупление же! Сама про яйца говорила! Прикинь, как она удивится!

Нет, ну а что? Он прав.

И вот, дорогие друзья, это пример произведения с кольцевой композицией. Мне сорок лет, я шатко сижу на дереве на соседском участке, целюсь фотоаппаратом в ласточек, чтобы сделать для дочери фото-открытку. Периодически кричу мужу, который держит самое дорогое сокровище жизни, а именно любимую попу любимой жены, – «епишкины кочерыжки, держи крепче!», поднимаю руки выше и усердно жму на кнопку.

Я не знаю, какие фотографии получатся, я не знаю, отстирается ли желток с моей футболки, и не съел ли кот блины, пока мы сидим на дереве. Но я знаю, что рада, что Семеновых нет дома, что семейные ценности и традиции – это то, за что мы сами в ответе. Если праздник – не праздник и настроение валяется где-то на полу рядом с вчерашними носками, если от привычных приготовлений голова идёт кругом и это приносит больше тоски, чем радости, можно просто посмотреть на праздник под новым углом. Придумать что-то своё. Поделиться этим. Принять это с открытым сердцем и впустить в свою душу, в семью и, если приживется, в семейную историю. Ведь праздник – это не только день в старом календаре, это большой пухлый чемодан, который мы можем набить чем угодно.

А в следующем месяце у нас день немого кино. Повесим фонарики у дома, разложим пледы, сделаем теплые коктейли, и на проекторе будем смотреть старые фильмы и спорить, кто смешнее – Чарли Чаплин или Бастер Китон. Присоединяйтесь!

Иван Федорович носился по комнате с выпученными глазами, на которых не хватало очков. В одной руке была тряпка, во второй кусок мыла, в третьей. Ах, как бы пригодилась ему сейчас третья рука!

Роженица орала, он вторил ей, но не так громко.

– Дышите!

– Да как же не дышать, доктор?

– Вот и я вам, Люда, говорю: дышите!

– А! Снова пошла!

– Ядрена Матрёна! – и пролетел снова с полотенцем в руках, которое трепыхалось при погоне и нападало на один глаз.

– Не выражайтесь, доктор!

– Да, где же мои очки?

– А вы под Сергеем посмотрите.

Сергей занимал большую часть свободного для беготни пола. Это он делал профессионально. Всё дело в ежедневных тренировках – ночью на кровати он старается занимать как можно больше места. Роженица подтвердит, что в этом он весьма преуспевает. Иногда для большого живота она рядом с кроватью подставляла стул.

Сейчас Сергей разбросал руки и ноги в разные стороны, как разбросал бы грабли и лопату усталый фермер после тяжёлого длинного дня. Голову он раскидал тоже, да ещё волосами захватил пространство над этой самой брошенной рыжей головой. Вот и докторовы очки блеснули под огненной копной кудрявых волос.

– Ребенок, видать, весь в отца, – сказала сквозь зубы, усмиряя боль, роженица, – растопырился внутри, весь живот в растяжках! По размеру как астраханский арбуз, и полосатый как арбуз! Не удивлюсь, если арбуз и рожу! Аа-а-а!

Доктор поднялся, переступил через Сергея и убежал за ширму.

– Терпите, Людочка! Сейчас Клара придет, бинты принесет, пеленки. Дышите пока, дышите! Залезайте на кровать на четвереньки, так полегче будет.

Он снова подбежал к роженице, по пути перешагнул через Сергея, нагнулся и посмотрел на его часы.

– Уже каждые три минуты! Лезет, бесёнок! Да где же Клара! – и крикнул громко в сторону двери – Кла-а-ара! Начинается, поторопитесь!

Доктор сделал два компресса, один для роженицы, второй для Сергея. Но тот на него не отреагировал. Ничего, ребенок заорёт, очнётся!

– Это даже хорошо, что он сейчас вырубился от волнения. Я его знаю, если б увидел, как малыш вылезает, все равно бы бухнулся, да ещё б стойку с инструментом уронил, или таз с водой. Неуклюжий он у меня, Серёжка-то. А-а-а-а! Клара, где Вас носит!?

– Доктор, а может, без нее посмотрите? Я вот первый раз рожаю, но чует мое нутро, что арбузёнок уже рядом! Какать хочется, доктор!

– Все-все, милочка! Осталось чуть-чуть! Ну не вовремя вы приехали, не готовый я был. Да и Клара нерасторопная сейчас.

Он взял Сергея за длинные ноги, острые коленки моментально выпрямились, и тело повиновалось доктору. Он оттащил его подальше от кушетки и стола, ближе к ширме. И головой отвернул тоже к ширме, а то вдруг очнётся, когда самое оно пойдет.

Доктор ещё раз скрылся, намылил руки, тщательно смыл упрямую пену, поправил очки и подошёл к роженице.

– Людочка, вот вам мягкий заяц, его Клара сшила для таких случаев, сжимайте, только лапы не оторвите, пожалуйста. Хотя, как пойдет. Черт с ними с лапами, у нас тут человек или арбуз рождается!

– А-а-а! Не могу больше терпеть!

– Вижу ручку, Людочка. Значит, точно не арбуз. Человек решил с миром сразу за руку поздороваться. Вы не волнуйтесь, и так пройдет, я вас потом заштопаю, если что аккуратно.

– А тужиться-то уже можно?

– Нужно! Как схватит, тужьтесь сильнее, за две-три потуги выйдет Ваш малыш.

Крики жены Сергея не пробудили, и он пропустил появление сына. Арбузёнок действительно вырвался из чрева матери всего за три потуги.

Доктор держал в руках скользкого кроху, который смотрел на него презрительно, с трудом открывая глаза.

–У-а, у-а, – наконец заявил о себе младенец. Что-то возле ширмы зашевелилось – Сергей поднял голову и открыл один глаз.