В дверь постучали напористо и резко.

— Ваш чай, товарищи, — сказала Раиса раздраженно сухим голосом.

Девушка проворно достала мелочь из маленького кошелька и заплатила за чай. Мужчина смотрел на нее в недоумении:

— О чае забочусь я. Ясно?

Девушка смущенно кивнула. За окном, далеко позади притомившегося хвойного леса, виднелись снежные холмы, похожие на облака. Последние склоны Уральских гор оставались позади.

— Не печалься, детка. Каждый хочет чувствовать себя нужным. Я это прекрасно понимаю, но есть определенные правила, которые каждый гражданин должен соблюдать. Ты здесь — моя гостья.

Мужчина достал из-под подушки сигареты и закурил. Он открыл дверь купе и теперь стоял, прислонившись к проему.

— Жизнь провалилась в какой-то странный, красный туман. Словно ее больше нет. Или, может, остался какой-то маленький кусочек. На дне кармана — маленький кусочек жизни. — Он курил, прикрыв один глаз. — Каждый раз, когда я возвращаюсь в Москву после долгого отсутствия, все выглядит таким печальным. И, уезжая вновь с чемоданом заштопанных носков и выглаженных рубашек, думаю, что никогда больше не вернусь, что это был последний раз. Но всегда возвращаюсь. Дома мне кажется, будто я отбываю пожизненное заключение, но Катеньке говорю, что все хорошо. Человек не может жить, не предавая себя.

Раиса выбежала из своего купе, размахивая половой щеткой:

— Кто это здесь курит? Штраф три рубля! Старый козел!

Мужчина небрежно протянул Раисе купюру.

— Думаешь, если сунул мне бумажку, то можешь курить, где хочешь? Ошибаешься! Утопить бы тебя в толчке, гада!

Мужчина убрал ладонью волосы со лба и шлепнул Раису по заднице. Та убежала, не оглядываясь. Мужчина сел на постель.

— Катенька отлично солит огурцы. Я обрюхатил ее шестнадцать раз, и в пятнадцати случаях она делала аборт.

Девушка бросила на мужчину мрачный взгляд и выпустила из рук стакан с чаем. Обжигающая жидкость разлилась по столу и попала ему на ноги. Мужчина усмехнулся, удивленно посмотрел на нее и с довольным видом стал насвистывать какой-то бодрый военный марш, сжимая и разжимая красные пальцы в такт мелодии.

— Знаешь ли, детка, какая разница между сексом и браком? Секс — веселое и приятное занятие, развлечение, а брак — тяжелая и безрадостная работа. Так не заняться ли нам сексом? — Мужчина облизал нижнюю губу. Дыхание девушки стало прерывистым. — Катенька покрылась плесенью, а потому жизнь моя в Москве — одна сплошная безрадостная херня.

Мужчина почесал затылок вначале левой рукой, потом правой, затем обе руки перевел на подбородок и посмотрел на девушку с выражением слащавого бессилия. В купе стало вдруг очень тесно. Руки мужчины были тяжелые и требовательные.

— Если не хочешь трахаться, то хотя бы отсоси. Я до смерти устал дрочить, согнувшись в три погибели.

Девушка вытерла сухие губы тыльной стороной ладони.

— Если и это не подходит, то можно просто в щеку, но тогда без рук. По-грузински.

Мужчина расстегнул ремень.

— Ты, конечно, не ахти, но на безрыбье и рак рыба. Такая же сука, как и все другие. Ничего нового, дырка да жопа!

Глаза девушки наполнились обжигающими слезами, но она постаралась скрыть их, закашлявшись. Мужчина посмотрел на нее с беспокойством.

— Простудилась? Я приготовлю лекарство. Возьмем водки, добавим туда перца, немного меда, и простуды как не бывало.

Мужчина стал искать бутылку водки. Девушка распахнула дверь купе и вышла.

За окном простиралась звенящая, снежно-травная болотная топь. Час за часом пейзаж оставался практически одинаковым, и все же благодаря свету все время менялся. Посреди застывшей равнины промелькнул синеющий кустарник и снежный вал, по гребню которого брели, выстроившись в нестройный ряд, мужики в сине-серых куртках и штанах с кирками в руках.

На небе появились клубящиеся темные облака, которые вскоре закрыли собой солнечное зарево. На ледяную равнину опустились гнетущие сумерки. Поезд затормозил. Вдоль песчаного откоса медленно ковыляла трехногая собака, оставляя за собой тонкий кровавый след. Поезд прибыл в Тюмень.

— Стоянка час или два, — прокричала Раиса. — То есть сколько заблагорассудится.

На перроне лежала груда деревянных ящиков. Девушка поставила три из них друг на друга, чтобы дотянуться до окна, вытащила из кармана носовой платок и вытерла начисто коридорное окно.

После этого она решила прогуляться до темно-красного заиндевевшего здания вокзала. Обойдя его, она остановилась у южной стены. Строение было уродливым и ветхим, водостоки сломаны, лоскуты жестяной крыши болтались, закрывая окна верхнего этажа, фундамент растрескался в нескольких местах, все здание, казалось, вот-вот рассыплется. Позади вокзала высились грязно-серые заводские корпуса.

Одна из высоких дубовых дверей оказалась открытой, и девушка вошла в здание вокзала вслед за искалеченной вороной. Внутри было пусто и просторно, студеный воздух казался тяжелым и влажным. У пивного киоска дремали две белозубые собаки, из буфета доносилась приглушенная речь и затхлый запах черствых булок. Одинокий фотограф остановил девушку, показал ей свой фотоаппарат «Москва-2» и предложил ей сфотографироваться. Она отказалась.

Девушка задержалась на мгновение в дверях буфета, потом подошла к прилавку и заказала соленых огурцов. Над липкими страницами меню жужжала дюжина отъевшихся блестящих мух. Бумажные салфетки перелетали от стола к столу. Из витрины на девушку смотрели заветренный кусок мяса, тарелка лапши и торт, украшенный розами из крема.

Прозвучал третий звонок к отправлению, и поезд стал набирать ход. В паляще-ярком свете морозного солнца нефтяной город тянулся к небу крышами высоток, постепенно поднимаясь все выше и выше. Поезд проносился мимо замерзающих деревень и поселков, оставлял позади чистилища безымянных городов. Из дальнего купе доносился шлягер.

Болотистая равнина исчезла, на смену ей пришли березовые рощи, угнетенные тяжелыми снегами. Поезд теперь двигался рывками. Перед локомотивом растянулась длинная очередь товарных составов с нефтью и углем.

Прошли часы, и поезд опять набрал скорость. Постепенно окружающие город нефтедобывающие установки и черные языки буровых вышек исчезли из вида. Несмотря на приметы приближающейся весны повсюду еще стояла сибирская зима. То там, то здесь на южных склонах виднелись проталины с клочьями прошлогодней травы. Легкий запах дыма проник в вагон. Поезд замедлил ход и вскоре еле полз. Как только проехали здание заброшенного склада, дымовая завеса стала гуще. Маленькие языки пламени играли в жухлой траве прямо на откосе. Чем дальше, тем они становились больше, жадно взмывая к бирюзово-синему сибирскому небу. Вдоль железнодорожного пути в дымном облаке металась старуха, босая и без пальто. Горела не только трава, но и шпалы, а также развалины какого-то старого здания. Ветер швырял красные снопы искр в стальные бока вагонов. Какое-то время языки полыхали высоко и красиво, но сибирский мороз задушил огонь. В проходе вагона помятая жизнью молодая мать подняла на руки ребенка и показала рукой на догорающее здание.