решили, что стали избранными, что смерть можно обмануть и сбежать от неё, а? Если на роду написано сгинуть, то никак этого не изменить! Ни чудесами, ни снадобьями. И эта бестолковая баба, Антонина Михайловна, со своим длинным языком, как магнит, все ваши грешные души за собой потянула! А теперь нет пути обратно! Всё! Дорожка ведёт на смертный одр, а затем в могилу. И вот стоило оно того? Стоило урезать последние часы своей жизни ради призрачной надежды? Тут хоть сколько бы ещё пожили, химии поглотали бы, да… Но ведь это лекарство проверенное. Может, кому бы и помогло, в самом деле. А вы…

— Где Антонина Михайловна? — едва ворочая пересохшим языком, спросила Диана, чувствуя, как над её безоблачной новообретённой жизнью сгущаются сизые грозовые тучи, не предвещавшие ничего хорошего.

— Там же, где и остальные. — Дядя Ваня демонстративно поднял взгляд на потолок. — Пока в палате, никого к ним не пускают, не велено самим главврачом. Но скоро они выше переселятся, прямиком на небеса. Степановна и Захаровна вон с утра уже туда отправились первым рейсом.

У Дианы перехватило дыхание. Образ двух весёлых старушек-подружек, вечно влезавших в любые разговоры, которыми тешилась очередь, встал у неё перед глазами особенно чётко и ярко. А теперь, выходило, что их весёлые деньки подошли к концу. И то же самое грозило всем, кто рискнул последовать за присланным зубом и попробовать на вкус кровь жуткого чудовища. Похоже, таких оказалось немало.

Когда Диана, ни живая ни мёртвая, оказалась усажена в кресло, а по её венам полился химический коктейль лекарств, в себя её привёл только угрюмый голос Таньки:

— Что это вы сегодня без тросточки своей? Только с ней же ходили последнее время, Диана Олеговна. Неужели лучше себя чувствовать стали?

Диана перевела потускневший взгляд на немолодую медсестру и неуверенно соврала:

— Забыла её дома.

— А, ну это ничего. Со всеми бывает, — удивительно мирно отозвалась Танька, поглядывая на катетер. — Я уж думала, вам лучше стало. А то вон у нас тут целая палата ваших товарищей и знакомых собралась. Всем внезапно лучше стало. Ну и что же? Теперь, чёрт его знает, от чего их лечим! Я такого никогда за всю свою жизнь не видела! Жуткое зрелище, скажу я вам. Так что вы это… если вдруг состояние улучшится, сразу к нам бегите, не ждите. Может, поможем… Хотя, признаться, не очень-то я верю, что мы с этим что-то сделать сумеем… Завтра консилиум присланных из столицы специалистов собирают, а мне что-то подсказывает, что и они не помогут.

На последних словах Танька совсем понизила голос, глаза её беспокойно заблестели. Диана никогда раньше не видела эту желчную склочную медсестру такой растерянной и испуганной.

— А что с ними?..

— Простите, распространяться не велено начальством. Я и так много лишнего сболтнула, — тряхнула головой Танька и быстрее отошла в другой конец кабинета, к новенькой пациентке, которая явно собиралась завалиться в обморок.

Диана с трудом досидела до конца процедуры. Новости растревожили её душу, всполошили сердце. Было ясно одно: следовало любыми способами добыть больше информации о том, что её ждало в ближайшем будущем, но попасть в палату к товарищам по несчастью не представлялось возможным, а времени оставалось всё меньше.

Из кабинета она вылетела пушечным ядром, вот только направилась вовсе не домой, а резво поспешила к ближайшему магазину. Выбрав лучший горький шоколад, который только лежал на полках, Диана быстро вернулась обратно, без очереди заскочив в кабинет химиотерапии.

Танька уставилась на неё круглыми глазами, не скрывая удивления.

— Пустите меня в палату, Танечка. На одну минуту! Я вас очень прошу. Обещаю, что ничего трогать или делать не буду, только с Антониной поговорю. Вопрос жизни и смерти. Ну очень нужно!

Никогда прежде не занимавшаяся взяточничеством Диана робко протянула медсестре две плитки элитного горького шоколада. Она давно уже знала, как сильно Татьяна любила это лакомство. В то время, пока пациенты, лёжа в креслах, с утомлённым видом поглядывали на капельницы, откуда в их вены попадало убийственное лекарство, Диана предпочитала наблюдать за медсестрой. Та вечно после сделанной работы мышкой подбиралась к столу и украдкой доставала из ящика кусочек шоколадки. Думая, что никто ничего не видит, она упоённо его поглощала. Диану это всегда забавляло — Таня не могла отказать себе в маленькой слабости даже на рабочем месте.

— Вы что же это… Вы зачем это, Диана Олеговна?.. — смутилась медсестра, опасливо оглядываясь на других пациентов, будто ей предлагали вовсе не шоколад, а наркотики.

— Пожалуйста, Таня.

— Нам строго-настрого запретили посторонних туда пускать, — чуть понизив голос, произнесла Танька. — Да и зачем вам это надо, я не понимаю…

— На одну минуту, на полминуты, Таня!

И Таня сдалась. Ловким движением забрала шоколадки, спрятав их под халатик.

— Только потому, что вы были самой хорошей моей пациенткой, Диана Олеговна. Самой тихонькой из всех. Никогда не шумели, не жаловались, не мешали мне работать. Только поэтому.

Она быстро выскользнула из кабинета, поманив за собой Диану, и поспешила в сторону лестницы на второй этаж. Идти оказалось недалеко. Первая же палата с предупреждающей надписью на листке «Посторонним вход воспрещён!!!» и стала конечной точкой маршрута.

— Через минуту я вернусь за вами, только на пост быстренько заскочу. Но я вас предупреждаю, Диана Олеговна, за ширмы не заглядывайте. Не надо. Поверьте мне.

И Танька, придерживая рукой шоколадки, так и норовившие выпасть из-под халатика, устремилась к сестринскому посту, а Диана быстро и бесшумно прошмыгнула за дверь.

Первое, что её поразило, было количество пациентов: она и подумать не могла, что столько людей добровольно согласились пойти в старый корпус больницы и пережить всё то же, что пережила и сама Диана. В десятиместной палате все койки, кроме двух дальних, были заняты. И все были отгорожены плотными белыми ширмами.

Одинокий женский плач доносился с кровати, располагавшейся ближе всех к двери. На тумбочке возле неё кто-то оставил потрёпанную книгу с надорванной обложкой, на которой сплелись в страстных объятьях красотка и мускулистый герой.

С соседней койки немедленно раздался сиплый раздражённый голос:

— Да замолкни ты уже! Ну сколько можно реветь? Да почему же ты никак не желаешь понять, что всё не зря! Мы страдали не просто так! Мы излечились, мы остались живы.

— Во что я превратилась?.. — сквозь слёзы жалобно протянул голос с крайней койки. — Лучше умереть…

— Многие умрут, не все переживут превращение, — согласно протянула её собеседница. — Но будут и те, кто останутся. Избранные. И они будут жить. Будут жить долго. Я стану такой!