Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За размышлениями глаза Ви-Церга медленно закрывались, и он провалился в сон. Резко проснувшись, Неман первым делом посмотрел на свои часы. Подсвеченный циферблат говорил, что идет семнадцатый час. В комнате было довольно темно — звезда уже утонула в буром море Ишеры. Гибискус стоял у окна, вглядываясь в город, затерянный в космосе вдали от колыбели человеческой цивилизации.
Надо привести себя в порядок, решил Неман. Он дотронулся до незаметной панели в кровати, чтобы включить приглушенный свет. Затем достал из своей сумки иглу со шприцом и шину. Надо бы починить свой медицинский пистолет, вспомнил контрабандист, удивляясь про себя тому, что его вовсе не досматривали, ведя в камеру. Иначе ему бы пришлось объяснять и про лекарства, и про иглы. Он ввел себе два кубика жидкости, а затем обнулил время на своих часах.
В камере стояла тишина, которую нарушало только дыхание Немана. Он проспал несколько часов, а за ним так никто и не пришел. И вряд ли кто-то мог прийти в ближайшее время, ведь за окном стояла ночь. Ви-Церга снова начало клонить в сон. Контрабандист попытался порисовать, выводя карандашом всевозможные узоры на бежевой бумаге, но вскоре ему это надоело, и он снова прилег на кровать.
Из дремоты его вывели звуки открывающейся двери и тяжелых шагов в его комнате. Он резко встал, смотря в светлый прямоугольник двери на фоне темноты его камеры. В проеме кто-то стоял, уперев обе руки в бока. Еще один человек прохаживался по комнате, задерживая свой взгляд на гибискусе.
— Почему он тут стоит? — резко спросил этот человек у Немана, который только сейчас смог вернуться в реальность.
— Ему не хватает света, — зевая протянул Неман.
— Я имею ввиду, почему это растение вообще здесь, в камере?
— Мне разрешили его взять с собой, — пожал плечами хозяин камеры.
Человек промолчал. Его силуэт выделялся более светлым цветом на фоне прокравшийся в камеру ночи.
— Это нарушение инструкций, — заметил тот, кто стоял у двери. — Как бы то ни было — вставай. Начальник желает тебя видеть.
Неман дотянулся до панели и включил свет. Он не рассчитал и свет яркой вспышкой осветил всю комнату, больно резанув по сонным глазам. Пришедшие люди также испытали дискомфорт и смачно выругались. На них была полицейская форма, а на груди весели значки, выдававшиеся обычным патрульным. Неман не любил полицейских в принципе. Особенно честных полицейских. Перед его глазами еще стояли картины произвола этих неспособных к чему-то большему аутсайдеров в отношении более слабых мигрантов на Марсе. Неман как сейчас помнил, как и кого домогались эти бравые ребята, как они забирали у сирот последние вещи, заставляя работать на улицах на себя.
Неожиданно вскипевшую в нем злобу он подавил.
В коридорах людей стало меньше, и теперь они не обращали внимания на Немана, шедшего без своего гибискуса за одним из присланных за ним охранников.
Его привели в серую комнату, в середине которой стоял стол с четырьмя стульями, усадили на один из них и надели наручники, больно защемив ими кисти. Неман стерпел, глядя прямо на надевавшего на него наручники. Полицейский только криво улыбнулся:
— За столько лет прогресса ничего лучше не придумали.
Они оставили его одного среди серых, отполированных до подобия зеркал стен с тонкими вертикальными черными полосками. В потолке висела камера, направленная на то место, где сидел Неман. Он инстинктивно съежился.
Мутное отражение в стене напротив съежилось в ответ. Ее лицо, покрытое щетиной, выражало усталость. Поворачивая голову, Неман увидел, как в свете комнаты сверкнула его сережка в ухе — дань памяти земным морякам, бороздившим когда-то бурные океаны. Смотря на свое отражение, контрабандист видел себя одним из тех отважных моряков его родной планеты, только плававшим в других морях.
Время шло, но никто не приходил. Если бы Неман мог, он бы встал и ушел, но наручники прочно соединялись со столом, так что контрабандисту было трудно даже встать из-за него.
Вдруг дверь плавно открылась, и в комнату через щель между дверью и косяком нырнул человек. Он носил ту же форму, что и Гурви, но знаков отличия у него имелось больше, да и держался он по-особенному. Не так, как это делал капитан, а с претензией на завоевание мира. Человек был высоким и худым. С его телосложением совсем не гармонировала голова, побритая почти на лысо, и лицо, будто взятое в аренду: толстые щеки, маленькие глаза и небольшие уши. Вошедший наклонил голову в знак приветствия, закрыл за собой дверь и прошел к столу. Его движения были плавными и аккуратными. Он не спеша отодвинул стул на противоположной Неману стороне стола и сел на него, улыбаясь контрабандисту и добродушно смотря ему в глаза.
— Давно не виделись, Ви-Церг. Как твой бизнес?
— Карлсон, — Неман наклонил голову в ответ. — Ничего, летаю. Мне сказали, тебя повысили. Поздравляю.
— Спасибо, Неман. Это приятно, но знаешь — мне тоже хочется летать. На поверхности довольно скучно и от обязанностей болит голова.
Неман ухмыльнулся.
— Не могу представить.
— И хорошо, что не можешь, — доверительно и полушутя сказал Карлсон, — эта работа не дает простора для мысли. Стены ограничивают. А ведь простор моего кабинета не сравнить с простором за атмосферой.
— Отказался бы, — заметил Неман.
Карлсон вздохнул.
— Тщеславие — моя проблема.
— А еще жадность, — намекнул Неман. — Неужели ты пришел ко мне поговорить о своих грехах? Давай лучше поговорим о моем положении? Ты же не забыл язык контрабандистов? Деньги и товары?
Его собеседник театрально замахал руками, откинувшись на спинку стула.
— Вот пришел к тебе, как к давнему знакомому, хотел поговорить и старые времена вспомнить. А ты так невежливо прерываешь мой разговор по душам разговорами о настоящем.
— Я тебя умоляю. У тебя в подчинении целый гарнизон, с которым ты можешь поговорить. Да хоть тот же Гурви.