«А-а, — снова садясь, подумала Белла, — вот что интересует брата». По какой-то причине в доме всегда не хватало денег.

— Я часто удивлялся, почему мы до сих пор ничего не слышали о ее завещании, — говорил Огастус, — хотя, несомненно, все перейдет к ее внуку, нынешнему лорду Радделу.

Расположившись в кресле у камина, Клаттерфорд потирал руки, вытянув их к теплу.

— Лорд Раддел больше не обязан выплачивать вдовью часть наследства, сэр, а она весьма существенна. Ее великодушно назначил муж леди Раддел, потому что у них был союз великой любви, вы же знаете, но даже он не мог ожидать, что придется платить так долго. Сорок лет вдовства. Удивительно.

— Существенная ноша для имения, — с сочувствием заметил Огастус.

Он откровенно возмущался суммами, которые каждый квартал должен был платить матери, упорно продолжавшей оставаться в живых и к тому же уехавшей на побережье, вместо того чтобы остаться в Карскорте, где большую часть ее доли можно было забрать обратно, на покрытие ее содержания. Белла не винила мать за то, что та при первой же возможности покинула Карскорт, и жалела, что сама не попыталась спастись. Леди Барстоу, конечно, тоже верила, что Белла — нераскаявшаяся грешница и лгунья, но, честно говоря, она никогда не была любящей матерью ни для кого из своих детей.

— Сэр, — Клаттерфорд посмотрел на Огастуса, — завещание содержит ряд различных распоряжений, касающихся преданных слуг и друзей, а также благотворительного приюта для благородных престарелых женщин в Танбридж-Уэльсе. Однако все остальное переходит ее правнучке, — он повернулся не к Лусинде, а к Белле, — Изабелле Кларе Барстоу.

— Что?! — одновременно вскрикнули Огастус и Лусинда, заглушив вздох Беллы.

— Не может быть! — взорвался Огастус. — Я этого не позволю.

У него был такой вид, словно он вот-вот задохнется.

— Уважаемый сэр, у вас нет права ни запретить это, ни каким-либо образом распорядиться деньгами. Мисс Изабелла совершеннолетняя.

День рождения Беллы был две недели назад, но, не имея ни денег, ни какого-либо прибежища в мире, она не представляла, что он может иметь какое-то значение.

Мистер Клаттерфорд держался спокойно, но Белла заметила у него намек на усмешку. Он получал удовольствие, и ей самой вдруг тоже стало приятно, однако она осмотрительно постаралась не выдать себя. Ей с трудом верилось в свободу, и если затея не удастся, последствия окажутся ужасными.

— Огастус! — взвизгнула Лусинда, вскочив со своего места и не обращая внимания на шитье, упавшее на ковер. — Этого не может быть. Я не позволю. Эта… эта… шлюха не получит огромного наследства, когда мне недостает денег, чтобы найти себе мужа!

— Тебе хватило бы твоей доли, если бы ты была красива и покладиста, — обрезал ее Огастус и обратился к поверенному: — Я буду это оспаривать.

— У вас нет оснований, сэр. — Когда поднялась Лусинда, Клаттерфорд из вежливости встал в отличие от Огастуса. — Более того, леди Раддел оставила точное распоряжение для такого случая, которое я, как ее душеприказчик, обязан довести до вашего сведения. Если сама мисс Изабелла не хочет иного, она может вместе со мной в течение часа покинуть Карскорт.

Мрачную тишину нарушил звук открывающейся двери — появился Генри с чайным подносом.

— Убирайся! — рявкнул Огастус, и Генри, вытаращив глаза, исчез.

Короткий перерыв дал Белле время подумать, но ее мысли все еще путались и мозг был не в состоянии все это усвоить — она боялась поверить в услышанное.

Потом Огастус тоже встал и, подойдя к Белле, навис над ней.

— Если уйдешь отсюда с этим человеком, больше никогда сюда не вернешься.

Угроза возымела обратное действие. «О, пожалуйста, пусть так и будет!» — подумала Белла, вскакивая на ноги.

— Я-то надеялась, Изабелла, что ты поняла, как глупо убегать с незнакомыми мужчинами, — язвительно заговорила Лусинда. — Что ты знаешь об этом… этом Клаттерфорде?

Это был нож, направленный в сердце, но для Беллы он показался сделанным из воска. Ее прабабушка не раз писала о мистере Клаттерфорде — какой он прекрасный поверенный, как великолепно ведет ее дела, какой он надежный и добрый человек — и о замечательной семье, в которой пять внуков. Может быть, прабабушка специально готовила Беллу к такому моменту?

Но почему не сказать ей все откровенно?

Разумеется, леди Раддел не знала, когда умрет, и, вероятно, не была уверена, что ее письма попадают к Белле нераспечатанными. Она могла опасаться, что Огастусу удастся найти способ помешать исполнению ее желания.

Однако мозг Беллы продолжал предостерегать ее. Никогда не возвращаться означало, что Огастус отречется от нее, лишит всего, и если этот план сорвется, у нее нигде не будет пристанища…

— Вот видите, — презрительно усмехнулся Огастус, — она не в своем уме. Я действительно не могу позволить ей уйти из-под моей крыши.

Белла мгновенно пришла в себя и к единственно возможному решению.

— Обдумывать серьезный шаг не означает быть не в своём уме, брат, но я приняла решение — я уезжаю. Пойду соберу то, что хочу взять с собой.

Она взяла свое шитье и направилась, к двери. Огастус шагнул и вытянул руку, больше похожую на когтистую лапу. Несколько лет назад на него напали в Лондоне и ранили. Это был прискорбный случай, но по какой-то причине брат добавил его к списку грехов сестры.

Белла нашла в себе мужество посмотреть ему в глаза, бросить открытый вызов. Брат смотрел на нее, а его пухлое лицо так покраснело, что, казалось, его вот-вот хватит удар.

Обойдя его руку, Белла поспешно вышла из комнаты, но, закрыв дверь, тотчас же, дрожа, прислонилась к стене. Она слышала, как Огастус и Лусинда с руганью набросились на Клаттерфорда, и их злоба доказывала, что все происходящее реально. Двери тюрьмы открыты, и даже если они ведут в ад, Белла все равно пройдет в них.

Она торопливо пошла по коридору к своей спальне, но потом передумала и по черной лестнице сбежала вниз, в кухню, прервав оживленное обсуждение, тема которого была вполне очевидной.

Все находившиеся в кухне настороженно смотрели на нее. Слуги постоянно находились в затруднительном положении, потому что она, являясь одним из членов семьи, была лишена почти всех прав. Большинство служили здесь еще до того, как она попала в немилость, а от привычной манеры поведения трудно отвыкнуть.

— Я уезжаю, — сообщила им Белла. — Мне срочно нужно несколько саквояжей или небольшой сундук. Раньше у меня был какой-то…

— Надеюсь, вы уезжаете туда, где лучше, мисс Белла, — после затянувшейся тишины сказала экономка.

— О да! — Белла видела, что они сочувствуют ей, и старалась сдержать слезы. — Мне оставили деньги… — Она осознала, что понятия не имеет, сколько именно, но это не имело значения. — Я должна уехать немедленно.

Они все с тревогой смотрели на нее.