Природа стала домом их и лоном,

И жили они, правды всей не зная,

Они пленились музыкальным злата звоном,

Распространить свои товары вдаль мечтая.

Но их пугали темнота стены и ложь далёких предков,

Ложь затуманила рассудки их вуалью,

Ход консула умён, хитёр и меток:

Боятся люди встретиться с соседской сталью.

Они боятся злобных адских гончих,

Что обитают там, среди тумана,

И даже самый храбрый среди кормчих

Не согласится плыть сквозь море из обмана.

В руках их меч — досадная игрушка,

Они не знают, для чего кровь льют другие,

И всё-таки соседей всех держат на мушке,

Выстреливая метко золотыми.

С другой же стороны непросто мир устроен,

Быть может, что чрезмерно —

Не стоит отрицать — такого он покроя,

Но там покорность развита отменно.

Стучит, гремит железо, сталь звенит сердито,

И льётся кровь потоком, орошая землю.

Была одна история, но ныне та забыта,

И те, кто знают, правды нам не разглашают.

Лишь только те преемники, что занимают кресло,

Читали свитки эти, власть в руки хватая.

Они всё знают, им история известна, —

Они боятся правды, но не забывают.

Быть может, что хотят они воссоединиться,

Забыть раздор и снова вместе встать,

Но для того придётся долго всем трудиться,

А легче было бы землю отвоевать…

Глава 6. Пленник

Дэраэль долго вглядывался в лицо Касиада, пытаясь понять, врал тот или нет, поддельный документ или всё же настоящий. Касиад, в свою очередь, пристально рассматривал иллюстрации, по старинному принципу украшавшие старую желтоватую бумагу, и глаза его, пустые и расширенные, казались стеклянными. Он не двигался с места, и только воск со свечи в плошке, которую он держал над своей головой, мерно шлёпался на красное дно и оставался там застывать беловатой массой.

— Ты понимаешь? — поднявшийся взгляд Касиада был почти безумен. Он полыхал, словно бешеный огонь. — Вот она, правда, которую от нас скрывают! В мире есть ещё государство, мы не одиноки! — его голос взмыл на высокую ноту и зазвенел, как бьющийся хрусталь.

Дэраэль опустил ладони ему на плечи, вдавливая назад в пол.

— Я понял это и сам! А теперь не шуми, нас могут услышать!

— Точно, — поникнув, Касиад опустился на пол.

Ненадолго обоих обволокло молчание. Дэраэль, закусив кулак, тревожно бегал глазами по полутёмной комнате и прислушивался ко всем редким звукам, что производил Отдел писцов в такое позднее время, а Касиад бестолково смотрел на свои скрещенные руки. Свеча в плошке тлела рядом с ним, а он, словно оцепенелый, всё сидел на одном месте и даже дышал редко, словно бы он провалился в глубокий сон.

— Слушай, — вдруг ожив, прошептал Дэраэль, — ну хорошо, мы узнали, откуда пришёл этот человек, но что нам теперь делать?

Касиад встряхнул головой, его взгляд оказался затуманенным и непонимающим. Пряди волос, выбившиеся из-под форменной повязки через лоб, на которой был нарисован иероглиф — первый иероглиф из тех, что слагали название определённого отдела библиотеки. Пряди упали ему на лицо. Он развёл ладонями, бледный и оцепенелый.

— Не знаю, — тихо откликнулся он, — ведь мы даже не знаем, что сейчас происходит за Стеной. Какова гарантия того, что жизнь там лучше, чем у нас?..

Дэраэль метнул на него косой взгляд.

— Я не понимаю: ты хочешь сбежать отсюда?

Не отвечая, Касиад медленно поднялся и прошёлся от одного угла комнаты к другому. Чуть подрагивающие руки его были крепко сцеплены за спиной, а ресницы, прежде сомкнуться, трепетали, скрывая острый блеск в глазах. Гулкий стук его шагов раздавался громко, будто стук капель, падающих с потолка в пещере.

— Знаешь, — промолвил Касиад глухим голосом, — только не надо утверждать, что ты не хочешь того же самого. Здесь ты — преступник, за тобой ведётся охота. Вечно прятаться невозможно: тебя в любом случае поймают, а потом казнят, ты сам так сказал: помнишь, что по тебе плачет длинная верёвка?

— Помню, — пробормотал Дэраэль и резко засунул руки в карманы. — Как же я могу об этом забыть…

— Ну так и что дальше?

Резко повернувшись, Касиад обжёг его горящим взглядом, проникающим будто бы в самую глубь сердца, разрезающим его ножом.

— Там, — промолвил Касиад, — никто не знает о нашем прошлом. Можно начать свою жизнь заново, и если сделать это, а потом никому не рассказывать правды, то ни одна живая душа и не проведает о том, кем мы были раньше!

— Я это понимаю, конечно, — грустно согласился Дэраэль, — но в том и дело, что я это понимаю лучше тебя. Тебе хорошо живётся: ты писец в Отделе, у тебя стабильная зарплата, пусть и маленькая, комнатка, пусть и ничтожная, но всё-таки ты ночуешь не на улице, а это лучше, чем если бы ты жил как большинство жителей Сектора! — Дэраэль отвернулся, сжав руку в кулак, и добавил: — Если бы ты жил как я, ты понял бы… ты понял бы, что твоя жизнь — это ещё рай.

— Но я не могу больше так жить тоже, — возразил Касиад. — Я чувствую, что я достоин большего.

— Чего ты хочешь добиться по ту сторону Стены? — сурово бросил Дэраэль. — Что такого, ты думаешь, есть там, чего не хватает у нас?

— Ты плохо слышал? — усмехнулся Касиад. — Там есть природа. Ты видел тут когда-нибудь солнце? А видел ли траву? Неужели ты не хочешь столкнуться с ними вживую, а не на картинках? Почувствовать тепло на коже? Скажи, неужели ты хочешь навсегда остаться в этой дыре, где для твоей жизни нет никакого просвета; где ты просто ничтожество, обречённое быть повешенным и утопленным в реке, чтобы некому было оплакать твой прах?

Дэраэль стоял у единственного крошечного окна, неподвижным взглядом обводя пространство под стенами Отдела писцов. Касиад молчал, глядя на Дэраэля сердито, с вызовом, и всё-таки с ноткой надежды, костяшки его пальцев, прижавшихся к ладони, напряглись и побелели.

— Я не знаю… возможно, там меня ожидает то же самое, — тихо сказал Дэраэль.

— Так что, нельзя теперь и попробовать?

Касиад потянулся к нему навстречу, призывно и пламенно сверкая глазами. Но Дэраэль, развернувшись, лишь молча побрёл к выходу из помещения. Каблуки его сапог, испачканных в вечной секторианской грязи до голенища, резко и сухо перестукивали по гулкому полу. Чуть скрипнула дверь, качнулось пламя свечи, и Дэраэль обернулся. Лица его снова не было видно: только глаза