29 августа 1906 года Мата Хари написала из Берлина в Париж Габриэлю Астрюку, что получила из Лондона предложение выступить там в пантомиме, что ей «очень подходит». Но куда охотнее она занималась бы этим в Монте-Карло, где у нее «был такой большой успех». Она также сообщила, что Массне «ввел ее в Венскую оперу».

А уже в конце 1906 года Мата Хари с успехом танцевала в венском Сецессионс-зале, а затем в театре «Аполлон». Поскольку Австро-Венгрия, в отличие от сугубо светской Франции, была страной католической, танцовщица вынуждена была надевать облегающее трико, а не обнажаться полностью. На своих первых выступлениях она танцевала голой. Потом, в театре «Аполло», надела трико.

В Вене Мата Хари жила в отеле «Бристоль». В отеле «Националь» поселилась американская танцовщица Мод Аллан. Между ними сняла апартаменты сама Айседора Дункан. Мод Аллан не надевала на сцену ничего, кроме золотых украшений. Потом на венских сценах появилась еще одна танцовщица, одетая только в носовой платок, «который держала в руке». Но когда прибыла Мата Хари, она выиграла соревнование. Некоторые дамы из высшего общества считали, «что это заходит уже слишком далеко», но после нескольких ее выступлений голоса критиков смолкли. Корреспондент венской газеты «Фремденблатт» так описал Мату Хари в отеле «Бристоль»:

«Высокая и стройная, с пластичностью грации хищного зверя, с иссиня-черными волосами, окаймляющими маленькое лицо, казавшееся необычным… Классические лоб и нос заставляют вспомнить об античности. Длинные черные ресницы оттеняют глаза, а тонкие брови словно написаны кистью художника».

Корреспондента немецкой «Дойчес Фольксблатт» она приветствовала «на вполне свободном, изысканном немецком языке». Причем она еще успела продемонстрировать свои губы, «как пухлые розовые лепестки».

Мата Хари объясняла: «Во время моего танца люди забывают о женщине во мне, так как в танце я все жертвую божеству, в конце концов, – и себя саму, что символизируется тем, что я спускаю с себя охватывающий бедра пояс, последнюю деталь одежды, и только полсекунды стою голой, никогда не пробуждала ни в ком никаких иных чувств, кроме интереса к выражаемым моим танцем мыслям».

А еще она призналась, что в Берлине не стала бы танцевать «даже за очень большие деньги». Но по крайней мере однажды нарушила это обещание. Это следует из сохранившейся в ее альбоме визитной карточки. Карточку переслала ей принцесса Леопольда фон Кроа, урожденная графиня фон Штернберг. На карточке сесть надпись по-английски: «Дорогая леди Маклеод. Если я требую от вас не слишком много, то я была бы вам очень благодарна, если вы пришлете на субботу еще два билета для графини Андраши, Валльнерштрассе, 6». Муж графини Андраши, граф Юлиус (Дьюла) Андраши-младший, в 1906–1910 годах был министром внутренних дел Австрии, а в октябре-ноябре 1918 года являлся последним министром иностранных дел Австро-Венгрии.

В Вене танец в голом виде состоялся в «Бюргерхалле». На представление было разослано множество приглашений: «Посмотрите на Мату Хари, леди Маклеод!». С 15 декабря 1906 года по 16 января 1907 года она выступала в венском театре «Аполло».

Чтобы создать для публики соответствующее религиозное настроение, оркестр играл в качестве музыкального введения к танцам Маты Хари гимн Мартина Лютера «Бог – наша крепость»!

Критик газеты «Ди Цайт» обоснованно сомневался, что танцы Маты Хари «в их восточном спокойствии, содержавшем в себе нечто фантастическое, настоящие и что они вообще представляют собой индийское искусство». Но все равно признавал, что «в этом теле, созданном как произведение искусства с льстивой грацией и скрытым огнем в простых жреческих жестах, скрывается высочайшая привлекательность». И так разъяснил ее появление на сцене в голом виде: «Это артистическая, чистая привлекательность».

Подавляющее большинство отзывов были, как всегда, восторженными. «Айседора Дункан мертва! Да здравствует Мата Хари!» – восклицал рецензент «Нойе Винер Журналь». А «Дойчес Фольксблатт» опубликовала любопытные стихи, посвященные Мате Хари:

Завершив в январе 1907 года гастроли в Вене, Мата Хари два с половиной месяца путешествовала вместе с Кипертом. 30 марта она писала из Рима Астрюку, что «совершила длительное путешествие в Египет, до самого Асуана». Там она надеялась найти, как она писала, «классические восточные танцы. Но, к несчастью, все, что когда-то было грациозным, красивым в танцах, которыми славился Египет, к тому времени уже исчезло. Оставшиеся танцы неграциозные и непривлекательные».

Она узнала, что Астрюк готовит парижскую премьеру «Саломеи» Штрауса, запланированную на 10 мая в театре «Шатле». Мата Хари хотела бы в ней участвовать: «Музыка Штрауса потрясает своей мощью. Я так хотела бы создать и по-новому интерпретировать значение танца, который обычно является самым слабым звеном оперы. Плохо представленный танец не позволяет создать нужное впечатление от всего остального».

Она также сообщила Астрюку, что через несколько дней вновь появится в Берлине в своих апартаментах на Находштрассе, 39. Мата Хари также послала своему импресарио еще одно письмо с просьбой передать его самому Рихарду Штраусу. Но Астрюк не собирался включать ее в «Саломею» и так и не передал письмо композитору. Мата Хари же, полная надежд, просила композитора о встрече, как только она снова будет в Берлине. «Я очень хотела бы создать „танец“. Прежде всего, я хотела бы танцевать в Париже, где я очень известна. Только я смогу точно интерпретировать настоящие мысли Саломеи». Она проинформировала Рихарда Штрауса о своем единственном достижении в профессиональном балете: «В Монте-Карло я танцевала „Индийский воздух“ Массне, и он сможет рассказать обо мне больше».

Мата Хари была буквально одержима мыслью, что только она в состоянии правильно станцевать «Саломею». Несколько лет она постоянно повторяла Астрюку эту свою просьбу, но выразить «настоящие мысли Саломеи» ей довелось только у другого импресарио.