– Так ты не пробовал устроиться куда-нибудь? Помощники востребованы во многих профессиях.

– Каких? – поинтересовался он и заёрзал на стульчике. – Скажите, пожалуйста, какие мне подойдут профессии. Вот Василий водитель. Жаль, что он меня не возит. Я бы покатался с ним по городу, но он не разрешает.

– Сомневаюсь, что ты был бы отличным актёром, художником, композитором, писателем, танцором, ювелиром или столяром. Для этих профессий хорошо иметь страсть, талант и хорошо испытывать чувства и, конечно же, упорно трудиться. А что ты мнёшься?

– Неправильно всё это, ой, как неправильно! – запричитал помощник и, весь подавшись вперёд, поставил локти на колени. – Вы как будто ставите на мне крест. Но зачем? Я всего лишь попросил назвать профессии. Мало ли, где я могу пригодиться. Если надо будет, то и страсть пробужу и талант разовью. А раз так, то и денег заработаю.

– У тебя есть талант?

– Нет, – произнёс помощник низким тоном. – Вернее, я не знаю, что у меня есть, а чего нет.

– Видишь, как получается. Тебе просто-напросто нечего развивать.

– И что мне остаётся делать? – спросил он с необыкновенным огорчением и прикусил губу.

– Выбирать другое, что-то подходящее, – ответил я и переместился к низкому окошечку с тусклыми засохшими каплями. – Больше не приходи в «Летний розмарин», а то Костя прогонит. Я попрошу Василия, чтобы он хорошенько присмотрел за тобой.

Помощник сполз со стульчика на отвратительно сотканный ковёр, заложил руки за голову и, мигнув одним глазом, сказал совсем по-ребячьи, как Сонечка:

– Туда не ходи, сюда не ходи! Говорите, как Анна. Вы не заставите меня.

– Ты понял или повторить?

– Я понял, – вымолвил он и, замерев, добавил: – Старикан… Эй, ну что вы горячитесь? Не раздавите меня своими лапищами! Я жить пока хочу, – захохотал помощник весело, когда я крепко выругался и толкнул его вбок ногой.

Он смеялся так и валялся перед кроватью с двумя плоскими подушками, пока вновь не сгустились тучи за окошечком, и комната потонула во тьме. Обоим нам было не по себе. Побежал холодок по коже. Помощник нащупал выключатель, пугливо осмотрелся по сторонам, и на губах его мелькнула вымученная улыбка не то робкая, не то грустная. Лампа осветила кровать, кресло и стульчик, и стол со скомканной исписанной бумагой. Там же в пустой пластиковой бутылке, чуть наклонившись, стояли тощие колосья и чикали красные часы с чашечками звонка, сделанными для красоты.

– Ты обманывал и не видел меня. А я приехал, как дурак. Иди ты к чёрту!

– Сами идите туда же! Выходите, выходите скорее, пока не вошла Анна. Она оглохнет от вашего крика, и нам несдобровать, – предостерегающе пискнул помощник и вытолкал меня за дверь, но не захлопнул её.

– Ну?

Помощник приложил глаз и губы к дверной щели и проговорил уже совершенно спокойно:

– Вы не уходите, поэтому я стою тут. Хотите верьте, хотите нет, но мы виделись однажды. И я бы выбрал работу монотонную и скучную, да только не могу. Меня словно направляет какая-то сила, о которой я ничего не знаю. Она тянула меня в «Летний розмарин», и мне теперь стыдно, что я был странным. Константин, наверное, крутил пальцем у виска.

– С чего вдруг? Ты ему не нужен.

– Так оно и есть. А говорят и крутят. Крутят и говорят. По крайней мере, все те, с кем я сегодня столкнулся.

Он часто заморгал и хотел было ещё что-то сказать, но ко мне подбежала Сонечка с тем же бурым медвежонком, у которого было оторвано левое ухо.

– Чего тебе?

– Вы ругались.

– Ни за что, – бодро заверил Сонечку помощник, выйдя из комнаты.

Он подхватил девочку на руки, поцеловал её нежно в лоб и спросил мягким красивым голосом:

– Где мама? Почему она до сих пор не вышла проверить, что к нам зашёл Владимир? А… Ну, если так нездоровится, то ничего. Со всеми бывает, – прошептал помощник и попросил меня уйти по-настоящему.

На лестничной площадке я вновь встретил бабку. Приподнявшись на носки, она тянулась до кошки, которая лежала на подоконнике и махала облезлым хвостом.

– Мяу! – закричала она и зашипела протяжно.

– О, что за беда, – буркнула бабка. – Сиди тогда, что мне с тобой делать.

– То ли ещё будет… То ли ещё будет, – повторил я и покосился досадливо почему-то не на бабку, а на кошку.

Дарья Сергеевна не спала в комнате на втором этаже, а писала море акрилом в гостиной. Рядом с нею, на столике, не укрытом скатертью или салфеткой, лежали заляпанные тюбики с краской, мягкие старые тряпочки и кисти с маленько растрёпанными белыми волосками. Картина была впечатляющая, огромная, и человек в лодочке, рассекающей тёмно-бирюзовые волны, не боялся бури, которая назревала в воздухе.

У Дарьи Сергеевны всякий раз поднималось настроение, когда она бралась за любимое дело. Сегодня же почему-то её настроение было неважное, и она жаловалась то на жару, то на холод и просила меня то распахнуть, то закрыть окно, едва прикрытое полупрозрачной шторой. Я зевал и скучал, да всё посматривал на незаконченную, в какой-то мере искусную марину.

– Её б ещё лаком покрыть, – говорила она с безумным восторгом. – Да, покрыть. Завтра займусь этим, а за ночью она успеет высохнуть. Не спать! – вскрикнула Дарья Сергеевна, когда я на мгновение прикрыл глаза. – Лучше уж скажи, почему задержался. Мне интересно, что там в магазине.

Она резко остановилась и взяла конец кисти зубами.

– Да так, маленькая неприятность, происшествие, если можно так выразиться…

Дарья Сергеевна слушала внимательно, как Василий, но в отличие от него, нисколько не посочувствовала мне, а скорее наоборот проявила мрачное безучастие и окончательно растворилась в картине.

– Краски завтра куплю, а то заканчиваются. У меня куда-то подевался плотный картон. Не ты забрал его?

– Не шути так. Я твоего не беру.

– Тогда рама где? Тёмная рама из дуба? Да, наверное, я сама всё теряю, – призналась она и улыбнулась смущённо. – Не проверишь как-нибудь подвал, сарай, в конце концов? Там явно завалялись хорошенькие вещицы.

– Это какие, например? – спросил я озадаченно. – Всё хорошее вокруг нас, взгляни!

Дарья Сергеевна мотнула упрямо головой и окунула кисть в пластиковый стакан с серой водой.

– Нет, оно есть везде, – ответила она, вынув чистую, будто совсем новенькую кисть. – Там, где даже не догадываешься. Бывает, забросишь барахло на чердак, а потом гадаешь, зачем же оставил, если оно ещё пригодится.

Только я стал подниматься к себе, как Дарья Сергеевна пожелала добрых снов, оставила, наконец, художество и, отмыв бело-синие пальцы, отправилась сладко дремать.