В подписи к фотографии значилось: «Сделано на острове Врангеля, апрель этого года». Летова заметила вторую страницу и кликнула мышью, предвкушая новую порцию умиротворяющих картин Русского Севера. На второй странице была всего одна фотография.

Марина неотрывно глядела на снимок, ощущая, как по необъяснимым причинам пересохло во рту, а дыхание затруднилось. Неприятные события минувших дней стремительно отдалялись, как отдаляется картинка в отъезжающей камере, и казались блеклыми и незначительными по сравнению с изображением на экране лэптопа. Это была та самая, идеальная фотография. Летова перевела взгляд на авторскую подпись: «Вот и я испытал то же самое…»

* * *

Ее белая блузка так слепила глаза, будто впитала в себя палящее июльское солнце, и даже рассыпанные по плечам черные волосы не приглушали это ранящее, стерильное сияние. Смотреть на нее было столь мучительно, что мелькнула малодушная мысль: а не покончить ли с этим прямо сейчас, не ждать подходящего момента?

Но он тут же одернул себя: необходимо следовать заведенному порядку, однажды выбранной схеме. Без этого наступит хаос. Цикл не завершится, точка не будет поставлена. И все предыдущие жертвы окажутся напрасными.

Ее тонкие шпильки яростно цокали по асфальту, а ему казалось, что они вонзаются в его напряженное тело, разрывая мышцы, круша суставы, заставляя кривиться то ли от боли, то ли от ее предчувствия.

Она выделялась из толпы, у него этот факт не вызывал сомнений, но почему‑то никто не обращал на нее внимания. Мимо спешили прохожие, мчались по дороге машины, словно бы не происходило ничего экстраординарного, словно по тротуару не катилось упавшее солнце. Почему люди слепы к чужой красоте? Они действительно не видят или намеренно не хотят видеть?

Она зашла в магазин и вскоре появилась с прозрачным пакетом — он разглядел молоко и творог. Эта неуместная будничная деталь неприятно покоробила его, но он подавил приступ гнева. Все маленькие несовершенства вскоре перестанут иметь значение.

Она проследовала вдоль цветочных клумб, украшавших фасад дома, и свернула во двор. На детской площадке играли несколько ребятишек, две мамаши сидели на лавочке поодаль и грызли семечки, о чем‑то переговариваясь.

Она миновала первый подъезд, второй. Остановилась у третьего, чтобы достать ключ из сумочки, затем поднялась по ступеням и потянула на себя ручку массивной железной двери.

Это был хороший дом. Без камер, без назойливых старушек на скамейках, без консьержек.

— Погодите, придержите дверь, пожалуйста! — дружелюбным голосом окликнул он и нырнул в подъезд следом за ней.

* * *

В седьмом часу утра в центральном сквере было пусто. Даже голуби, обычно в великом множестве оккупирующие площадь у монумента «Узел памяти», куда‑то исчезли — в столь ранний час им было нечем поживиться, любители покормить птиц появятся не раньше полудня.

В воздухе дрожала тугая тишина, клубилась по улицам туманной, редеющей пеленой. Пройдет еще какое‑то время, прежде чем окончательно проснувшийся город наполнится шумом и суетой, развеяв заторможенное очарование раннего утра. А сейчас Сашка сидел на скамейке возле клумбы с петуниями. Его взгляд скользнул над желтым зданием с часами, по темно‑зеленым сопкам, окружающим Магадан тугим кольцом. Оно прерывалось лишь в двух местах — там, где в сушу бескомпромиссно врезалось море.

Вопреки сырой прохладе, Сашку бросило в жар. Он стянул с себя толстовку и завязал ее вокруг пояса, оставшись в одной футболке. Свежий ветер куснул кожу, вызвав мурашки. Сашка невольно поежился, уперся локтями в колени, обхватив голову руками, и прикрыл веки, вспоминая минувшие сутки.

Он проснулся ни свет ни заря, чтобы прийти в мастерскую пораньше — на вечер у него имелись планы. Включил чайник, сделал кофе и замер у окна с кружкой в руке. Напротив, чуть правее, возвышалась веселенькая многоэтажка, выкрашенная в розовый и оранжевый цвета. Смотрелась она нелепо, но глаз радовала — особенно осенью и зимой, когда однотонная окружающая действительность нагоняет тоску. Дом был неплох еще и тем, что у Сашки имелся доступ на крышу, откуда открывалась неплохая панорама города. Несколько снимков, сделанных оттуда, получились весьма эффектными.

Он привычно поднял глаза вверх, изучая знакомую крышу, и увидел стоящего на краю парня. Его светлая рубашка надувалась под напором ветра, а сам он стоял неподвижно, глядя вниз, на асфальтированную площадку перед подъездом.

Сашка нахмурился. Поспешно отставил кружку с недопитым кофе, схватил сумку с камерой и выбежал на улицу.

Дверца чердачного люка была отперта. Сашка выбрался на крышу — после темного лестничного пролета утренний свет на мгновение ослепил его. Он поморгал, давая глазам привыкнуть, и огляделся по сторонам. Стоявший на краю парень обернулся на шум и едва не потерял равновесие, с трудом удержавшись на краю.

— Лучше не подходи! — враждебно предупредил он.

Если у Сашки и имелись сомнения в намерениях незнакомца, то теперь отпали. Этот идиот собирался покончить с собой.

— И не собирался даже. — Он пожал плечами и указал на фотосумку на плече. — Я вообще‑то сюда пофотографировать поднялся.

Парень с недоверием покосился на него, и Сашка медленно достал камеру, показывая, что не соврал, поднял вверх, как если бы демонстрировал, что безоружен.

Парень с сомнением кивнул, прикидывая, как вести себя дальше, но Сашка решил за него:

— Я тут займусь своими делами, не обращай на меня внимания.

И тут же принялся настраивать камеру, делая вид, что все остальное его совершенно не касается.

Его поведение смутило незнакомца. Похоже, тот почти не сомневался, что его начнут отговаривать, хватать за ноги и оттаскивать от края, и поэтому слегка растерялся, не получив ожидаемой реакции. Он снова отвернулся, вперив взгляд в простиравшуюся под ногами пропасть.

Сашка наблюдал за ним краем глаза, теперь незнакомца можно было хорошо рассмотреть. На вид — не старше двадцати. Большие выразительные глаза, ровный нос. Лицо почти красивое, если бы не жалкое выражение, прилипшее к нему отвратительной маской. Такие лица идеально получаются на фотографиях. Сашка без предупреждения поднял камеру и сделал несколько кадров. Проверил результат на дисплее и невольно присвистнул.

— Ты чего?

— Что «чего»? — не понял Сашка, отрываясь от превью.

— Ты меня сфотографировал, что ли? — возмущенно спросил незнакомец.

— Ага, извини, лицо у тебя интересное.

— Удали.

— Вряд ли.

От подобной наглости паренек опешил, и Сашка не удержался, добавил:

— Тебе какая разница вообще? Ты же вроде прыгать собрался, так? Вот и прыгай. А я потом твою фотку на стоках продавать буду.

— Ни хрена себе ты козлина!