— Значит, консул Антоний поддержит нас, — спросил,явно обрадованный таким известием, Цепарий, — а Цезарь и Красс? Чтопередать в Этрурию?

— Да. И Антоний, и Цезарь, и Красс — все будут на нашейстороне, так и передайте нашим сторонникам, — заявил Катилина, — носейчас главное — выборы. Идите во все трибы и комиции, по всем кварталам Рима,призывайте ваших друзей и родственников отдать свои голоса в мою поддержку.Убедите их, насколько выгодно я отличаюсь от Мурены и Силана. Я думаю, выборыбудут назначены на очередном заседании сената — откладывать дальше они уже несмогут. Мы сумеем победить лишь в том случае, если убедим римлян, чтодействительно готовы отменить постыдные долги наших свободных граждан, наделитьих землей, принадлежащей их отцам, дать согражданам почувствовать себяхозяевами в нашем государстве.

В атрий вошел вольноотпущенник Корнелия Лентула и, подойдя кКатилине, что-то тихо сказал ему. Тот вспыхнул от радости, глаза заблестели, налбу начала прорисовываться набухающая вена.

— Пусть идут, — негромко сказал он и, посмотрев насидевших вокруг него молодых людей, вдруг улыбнулся: — Сейчас мы увидим, кто извас собирается действительно сражаться до конца.

Вошедшие рабы начали раздавать сидевшим в атрии короткиеножи. Лентул, очевидно, знавший, в чем дело, принимая нож, лишь усмехнулся, асидевший рядом Цетег нахмурился. Некоторые патриции, решив, что предстоитнеобычная форма клятвы, спокойно взяли ножи, другие, наоборот, словнопредчувствуя нечто ужасное, бросали по сторонам мрачные взгляды.

Катилина распорядился, чтобы унесли светильники, и атрийпогрузился в темноту и безмолвие, лишь изредка нарушаемые чьим-то сдавленнымкашлем.

Послышались быстрые шаги, и все замерли, ожидая появленияновых действующих лиц. Дверь отворилась почти бесшумно, и на пороге появилисьдве изящные женские фигуры, красоту линий которых только подчеркивали надетыена платья столлы из тончайшей шерсти. Более узкие паллы были перекинуты черезплечо и скреплены фибулой.[33] Раб, шедший за женщинами, несодин слабый светильник, освещавший лишь середину атрия. Женщины сделалинесколько шагов в центр, оглядываясь по сторонам. Лица сидевших были почтискрыты во мраке комнаты.

— Здесь сидят немые. — насмешливо сказала одна изженщин, указывая на сидевших вокруг мужчин. — И для чего нужны такиетайны, Семпрония? Я давно не скрываю своей свободы, и меня трудно удивить.

— Ты удивишься, Фульвия, — раздался в тишиненегромкий голос Катилины, — ты удивишься, узнав, куда ты попала. —Женщина вздрогнула, оглядываясь по сторонам, словно не доверяя своемуслуху. — Катилина, — пробормотала она в ужасе.

— Ты узнала меня? — так же тихо спросил патриций,вставая и подходя к ней.

Фульвия не произнесла ни слова, не сводя расширенных от ужасаглаз с этой мощной фигуры. Из груди ее вырвался какой-то всхлип, онаотшатнулась, словно ища защиты у своей спутницы. Катилина правильно понял этотжест.

— Спасибо тебе, Семпрония, за то, что привела к намсегодня эту фурию, — произнес он страшным голосом. Набухшая вена сталапульсировать в такт спокойным ударам его сердца.

Несчастная женщина, уже понявшая, что попала в страшнуюловушку, испуганно молчала, даже не пытаясь пошевельнуться.

— Вот эта женщина, — поднял руку патриций, —помогала Цицерону в прошлом году стать консулом. Это она рассказала ему о нашихпланах. Правда, Фульвия? — спросил он своим звенящим от напряженияголосом.

Женщина попыталась кивнуть головой, но не смогла, чувствуя,что не может пошевельнуться, даже наклонить голову.

— Какого наказания заслуживает эта женщина? —внезапно громко спросил Катилина и закричал: — Отвечайте все!

— Смерти, — громко произнес первым Лентул.

— Смерти, — как эхо повторил Цепарий.

— Смерти, — выкрикнул Цетег.

— Смерти, смерти, смерти, — раздалось по всем угламатрия.

Фульвия даже не пыталась понять, откуда исходят эти голоса.Она не сводила глаз с Катилины.

Встав со скамьи, к ней подошел Лентул.

— А может, отрезать ей язык? — спросилЛентул. — И оставить ей жизнь. Она ведь красивая женщина. Правда,Новий? — патриций посмотрел на сидевшего перед ним женоподобногоримлянина.

Тот отвел глаза.

— Я спрашиваю — правда, Новий? — жестко повторилвопрос Лентул.

— Да, — не выдержал его взгляда Новий.

— Тогда бери ее, она твоя. — Лентул сделал двашага вперед и, почти не напрягая рук, разорвал платье на женщине. Затем так жеспокойно разорвал хитон,[34] сорвав строфиом.[35]Фульвия стояла теперь обнаженная, и при слабом свете светильника было хорошовидно, как мелкая дрожь сотрясает все тело женщины.

Под взглядами Катилины и Лентула Новий нерешительно встал,подходя к женщине.

— Раздевайся, — предложил ему, улыбаясь, хозяинвиллы, — вспоминай иногда, что ты мужчина.

Некоторые, сидевшие в атрии, засмеялись. Другие молчали.Чуть поколебавшись, Новий начал сбрасывать с себя одежду. Сидевший недалеко отнего Вибий внезапно вздрогнул, увидев, с каким болезненным любопытством смотритна происходящее другая женщина. Он увидел ее профиль, тени, отбрасываемые на еелицо слабым светом светильника. Женщина была подобна богине смерти, мрачная ивеличественная.

Лентул поднял руку, касаясь лица Фульвии:

— Ты ведь любишь римских мужчин, Фульвия. У тебя ихбыло так много. Чтобы тебя успокоить, нужны настоящие мужчины.

— Одевайся, Новий, — внезапно резко сказал Катилина, —не нужно доставлять последнее удовольствие этой развратнице. Лентул прав. Мыиспользуем ее лучше в качестве жертвы великим богам.

Присутствующие в зале снова рассмеялись, словно решив, чтосамое страшное уже позади.

— Я не шучу, — громко крикнул Катилина, и всесразу стихло. — Каждый из вас поклянется на ее крови. Так делали более сталет назад почитатели великого Диониса, бога Вакха.[36] Сегоднямы снова введем эту страшную клятву. И кто нарушит ее, умрет так же, как и этаженщина.