Таких мыслей у нее в голове не было.

Эксперты, искусствоведы, ювелиры и сотрудники музеев вынеслисвой вердикт через несколько дней: среди картин и украшений, находящихся вквартире убитой Анисковец, нет ни одной подделки. Все предметы подлинные. Всеописанное в завещании - на месте. Ничего не пропало и не подменено. Дажеминиатюра с дурацкими бабочками-цветочками нашлась. Екатерина Бенедиктовнадействительно незадолго до гибели подарила ее на день рождения внучке одной изсвоих приятельниц.

Если держаться за версию убийства из корыстных побуждений,оставалось одно: преступнику кто-то помешал, поэтому он ничего не взял. Новерсия эта никакой критики не выдерживала. Ведь хватило же у него временирыться в шкафах и ящиках комода, а футляры с драгоценностями как раз там илежали. Почему же он их не взял?

Кражи коллекционных вещей редко совершаются спонтанно,"на дурачка". Опытный преступник сначала подготовит себе каналбыстрого сбыта, найдет перекупщиков, которые сумеют сплавить картины иукрашения. Как правило, на картины всегда есть предварительный заказ, и в такихслучаях вор берет не все, а только то, что заказано и гарантированно уйдет срук. Потому что иначе куда все это девать? На стенку вешать, что ли? До первоговизита участкового... И ювелирку музейного класса тоже в скупку не снесешь, тамне дураки сидят, из милиции уже звоночек получили.

Если все-таки целью преступления была коллекция академикаСмагорина или его фамильные украшения, то следовало на всякий случай проверитьканалы сбыта. А вдруг да засветился где-нибудь убийца, протаптывая заранеетропиночку к покупателям?

Эта линия осталась за майором Коротковым. Симпатичныйчерноглазый оперативник Миша Доценко вплотную занялся жильцами дома, где жилаАнисковец, в попытках установить, не видели ли они, кто в последнее время, алучше - прямо в день убийства приходил к погибшей.

А Насте Каменской по-прежнему не давал покоя вопрос: чтомогло связывать потомственную аристократку Екатерину БенедиктовнуСмагорину-Анисковец с домохозяйкой Галиной Терехиной, некогда в припадкебезумия искалечившей своих детей и себя саму? На самом деле связывать их могловсе что угодно, но совершенно непонятно, почему об этом знакомстве не зналникто из окружения Анисковец. Почему нужно было его скрывать? Потому что за нимстояла чья-то, как выразилась Марта Шульц, альковная тайна?

Да, по-видимому, Екатерина Бенедиктовна действительно умелахранить чужие секреты. По крайней мере этот секрет она сохранила так тщательно,что не было никакой возможности подобраться к нему и взглянуть хотя бы однимглазком...

Все в лаборатории было стерильно белым и сверкающим. Онлюбил здесь работать, и вообще, была бы его воля, проводил бы здесь большуючасть времени. В этой лаборатории была его жизнь, вернее, дело всей его жизни.Именно здесь, среди этой стерильной белизны, рождались идеи, приходилиразочарования, ставились эксперименты. Здесь надежда на удачу возносила его квершинам, а неудачи ввергали в пропасть уныния и депрессии. Он столько летотдал служению своей науке, что уже не мыслил дальнейшего существования внестен лаборатории.

Через несколько минут должна прийти Вера. У нее пока всепротекает нормально, без видимых непосвященному глазу отклонений. Но он-товидит, он знает, что с ней происходит сейчас и будет происходить в будущем. Всвоих экспериментах он продвинулся за последние годы так далеко, что теперьможет почти безошибочно прогнозировать последствия. Прошли те времена, когда онс нетерпением и напряжением ждал результата, совершенно не представляя себе,каким он будет, этот результат, и надеясь только на то, что он вообще будет.Хоть какой-нибудь. Жаль, конечно, что самый мощный его эксперимент был внезапнопрерван по не зависящим от него причинам. Уж больно донор был хорош...

Вера пришла, как обычно, с опозданием почти на полчаса. Этобыло в ней неискоренимо, она была твердо убеждена, что настоящая женщина должнаобязательно опаздывать, особенно если идет на встречу с любимым мужчиной.Правда, на работу она тоже вовремя приходить не трудилась.

- Привет! - радостно улыбнулась она, впорхнув в егокабинет, расположенный рядом с лабораторией. - Почему грустный вид?

- По тебе скучал, - скупо улыбнулся он. - Вот ты пришла- и я сразу же развеселюсь.

- Да уж сделай одолжение, - кокетливо промурлыкалаВера. - Терпеть не могу, когда ты хмуришься.

- Как ты себя чувствуешь?

Он мог бы и не спрашивать. Если женщина с шестимесячнойбеременностью сияет всем своим свежим личиком и носит сногсшибательные наряды,она не может чувствовать себя плохо.

- Прекрасно! Правда, вчера вечером мне стало немножконехорошо, и я так испугалась. Если бы у меня был твой домашний телефон, я бытебе обязательно позвонила, честное слово! Так страшно было! Но все быстропрошло.

- А что именно тебя напугало? - заботливо спросил он. -Тошнота, головокружение? Может быть, боли?

- Нет, ничего не болело. Просто... Ну не знаю.Нехорошо. И страшно. Может быть, ты все-таки дашь мне свой домашний телефон, а?А то мало ли что, а ты врач, к кому мне еще бежать в первую очередь, если не ктебе.

- Верочка, милая, - терпеливо сказал он, - я ведь ужеобъяснял тебе...

- Ну да, конечно, жена ревнивая и все такое. Слышала. Уменя муж, между прочим, тоже не ангел и не дурачок, но когда речь идет оребенке, тем более о нашем с тобой ребенке, можно же чем-то поступиться. Ты ненаходишь?

- Нет, дорогая моя, не нахожу, - ответил он болеежестко. - У меня маленькие дети, ты прекрасно знала об этом. Я не могурисковать.

- Но и у нас с тобой будет маленький ребенок. Чем твоидети лучше нашего ребенка?

- Они не лучше, - ответил он уже мягче. - Но если мояжена узнает о нас с тобой, она немедленно подаст на развод, и дети будут растибез отца. А твой ребенок родится в законном браке, и у него будет отец, которыйникогда не узнает, что растит не своего малыша. Наш с тобой ребенок не будетничем обделен, если все останется как есть. И мои дети не будут обделены. Еслиже мы с тобой расторгнем свои браки и поженимся, то наш ребенок будет расти вполной семье, а мои дети - нет. И теперь я тебя спрошу: чем мои дети хуженашего с тобой малыша? Почему я должен ими жертвовать?

- Ну извини, - она уселась к нему на колени и ласковопотерлась носом о его шею. - Не сердись. Я правда очень испугалась. Несердишься?

Он поцеловал ее в щеку, потом в лоб.

- Не сержусь. Пойдем посмотрим, как там наш малыш. Влаборатории Вера привычно разделась и вошла в кабину установки. Она проделывалаэто столько раз, что уже без команд и подсказок знала, что нужно делать, какстоять, как ложиться и как дышать.

- Ела сегодня что-нибудь? - спросил он на всякийслучай, опуская между собой и установкой защитный экран.