В восемь лет Стефани уже умела менять пеленки и готовить детскую смесь. Уверенно и бесстрашно она подсовывала руку под хрупкую шейку младенца и вынимала его из решетчатой кроватки. Она знала, что малыша надо положить на спинку и ни в коем случае не трясти. Она могла его искупать, крепко держа рукой за плечи. У нее не было ни братьев, ни сестер, но ее детские воспоминания были неразрывно связаны с криками, слезами и лепетом новорожденных. Окружающие поражались тому, с какой любовью она заботится об этих крохах, и говорили, что у нее чрезвычайно развито материнское чувство и чувство ответственности, какое не часто встретишь у девочки ее возраста.

Пока Стефани росла, ее мать присматривала за чужими детьми у себя дома. Точнее сказать, дома у Жака, что он всегда с настойчивостью подчеркивал. По утрам матери приносили своих малышей. Она хорошо помнила этих вечно спешащих, печальных женщин. Выйдя из квартиры, они всегда медлили, приложив ухо к двери. Луиза научила дочь узнавать звуки их пугливых шагов по коридору. Некоторые из них возвращались на работу почти сразу после родов, доверяя грудного ребенка заботам Луизы. Они доставали из непрозрачных сумок бутылочки со сцеженным ночью грудным молоком, которые Луиза ставила в холодильник. Стефани не забыла про эти бутылочки, на каждой из которых значилось имя ребенка. Как-то ночью она проснулась, встала, взяла бутылочку краснощекого Жюля, который своими острыми ноготками однажды поцарапал ей щеку, и залпом выпила молоко. Кисловато-сладкий вкус подгнившей дыни еще несколько дней стоял у нее во рту.

В субботу вечером они с матерью иногда ходили сидеть с детьми в чужие квартиры, которые тогда казались ей огромными. Женщины, красивые и величественные, шествовали в переднюю, по пути чмокнув в щечку детей и оставив на ней след помады. Мужчины, ждавшие в гостиной, чувствовали себя в обществе Луизы и Стефани неловко, перетаптывались на месте, глупо улыбались и поторапливали жену, которой наконец помогали накинуть шубу. Уже в дверях мать приседала на корточки, с трудом удерживая равновесие на шпильках, и утирала сыночку слезы: «Не плачь, мое солнышко. Луиза расскажет тебе сказку. Луиза очень добрая. Правда, Луиза?» Луиза кивала. Она прижимала к себе детей, которые вырывались, рыдали и рвались к маме. Порой Стефани их ненавидела. Она не могла без ужаса смотреть, как они пинали Луизу и вели себя с ней как маленькие капризные тираны.

Пока Луиза укладывала детей спать, Стефани рылась в ящиках комодов и открывала оставленные на трюмо шкатулки. Доставала с нижней полки журнального столика фотоальбомы и рассматривала фотографии. Луиза в это время наводила в квартире чистоту. Мыла посуду, протирала кухонный стол. Аккуратно складывала одежду, которую мадам побросала на кровать, выбирая наряд на вечер. «Ты не обязана мыть им посуду! – убеждала ее Стефани. – Лучше посиди со мной!» Но Луиза обожала заниматься уборкой. Она заранее предвкушала, какие лица будут у вернувшихся родителей, когда до них дойдет, что они получили не только бебиситтера, но и бесплатную уборщицу.

* * *

Супруги Рувье, у которых она проработала несколько лет, брали их с собой в загородный дом. Луиза трудилась, а Стефани вроде бы проводила там каникулы. Но в отличие от хозяйских детей ее привезли не для того, чтобы она загорала на солнышке и объедалась фруктами. Не для того, чтобы она наслаждалась блаженной вольницей, гуляла допоздна и училась кататься на велосипеде. Ее привезли потому, что матери некуда было ее девать. Луиза велела ей никому не лезть на глаза и играть тихо-тихо. Чтобы никто не подумал, что они злоупотребляют хозяйской добротой. «Ну и что, что они сказали, что мы тут тоже как бы в отпуске. Если ты будешь слишком шуметь и смеяться, им это не понравится». За обедом Стефани сидела рядом с матерью, подальше от хозяев и их гостей. Она помнила, что за столом все весело болтали. Только они с матерью сидели опустив глаза и молча поглощали пищу.

Рувье и впрямь болезненно переносили присутствие Стефани. Оно смущало их почти физически. Они испытывали постыдную антипатию к этой темноволосой неуклюжей девочке в застиранном купальнике и с апатичным выражением лица. Когда она приходила в гостиную и садилась рядом с Эктором и Танкредом смотреть телевизор, их родителями почему-то овладевало чувство дискомфорта. Кончалось это тем, что ее просили о какой-нибудь услуге: «Стефани, будь так добра, принеси мои очки, я оставила их в прихожей» – или говорили, что на кухне ее ждет мать. К счастью, Луиза сразу запретила дочери даже приближаться к бассейну, избавив Рувье от необходимости не пускать ее туда.

* * *

Накануне отъезда Эктор и Танкред пригласили соседских детей попрыгать на своем новом батуте. Стефани, которая была не намного старше мальчиков, показала чудеса изобретательности и ловкости. Она выделывала умопомрачительные и рискованные пируэты, вызвав в зрителях восхищенные крики. Но вскоре мадам Рувье попросила ее слезть и дать поиграть маленьким. Потом она подошла к мужу и голосом полным сочувствия сказала: «Может, зря мы ее сюда пригласили. Представляю, как ей тяжело смотреть на все то, чего у нее нет и никогда не будет». Муж ответил ей улыбкой облегчения.

* * *

Мириам ждала этого вечера всю неделю. Она открыла дверь квартиры. Сумка Луизы лежала на кресле в гостиной. Дети пели песенку. Что-то про зеленую мышку и кораблики, кто-то там кружился и куда-то плыл. Мириам на цыпочках подошла поближе. Луиза стояла на коленях, склонившись над ванной. Мила купала свою рыжеволосую куклу, а Адам хлопал в ладоши и подпевал сестре. Луиза осторожно брала хлопья пены и водружала их детям на голову. Они весело хохотали, а няня дула на них, и пенные шапки слетали.

В метро, по дороге домой, Мириам испытывала чуть ли не любовное нетерпение. Она не виделась с детьми на протяжении пяти дней и сегодня поклялась, что проведет с ними целый вечер. Они все втроем заберутся в постель, и она будет их тискать и щекотать, прижимать к себе так крепко, что они начнут вырываться.

Спрятавшись за дверью ванной, она осмотрела детей и няню и глубоко вздохнула. Ее охватило неистовое желание потереться об их кожу, расцеловать маленькие ручки, услышать, как они своими тонкими голосами произносят слово «мама». Она вдруг страшно расчувствовалась. Вот что значит быть матерью. Из-за этого иногда как будто глупеешь. Начинаешь в самых обычных вещах видеть нечто исключительное. Умиляешься каждому пустяку.

Всю неделю она возвращалась с работы очень поздно. Дети уже спали. Проводив Луизу, Мириам ложилась рядом с Милой в ее кроватку и вдыхала восхитительный запах детских волос, отдававший химической эссенцией клубничных леденцов. Сегодня она разрешит им делать то, что обычно запрещает. Они будут ужинать бутербродами с соленым маслом и шоколадом прямо в постели. Будут смотреть мультики, пока не заснут, приткнувшись друг к другу. Ночью ее будут будить удары пяткой в лицо, и она будет без конца проверять, не свалился ли Адам во сне на пол.

* * *

Дети вылезли из ванны и голышом бросились в объятья матери. Луиза начала наводить порядок и мыть ванну губкой.

– Луиза, не стоит, – сказала ей Мириам. – Уже поздно. Можете идти домой. У вас наверняка был трудный день!