В 1816 году Кольридж переехал в Хайгейт, в дом врача, который должен был контролировать прием поэтом опия. Со своей задачей медик не справился: Кольридж принялся тайком покупать опиум у местного аптекаря. В ответ на увещевания врача, на его просьбы не продавать его пациенту опиум аптекарь признался, что является давним поклонником поэта и жалеет его, так как убежден, что без лауданума тот зачахнет и умрет. Спустя некоторое время поэт снова опустился настолько, что местные жители считали его слабоумным и дразнили простофилей и дурачком. Казалось, все кончено, но впереди поэта ждал новый взлет: силы жить дальше поэту дала религия. Поэт, чья воля, чьи амбиции «венца творения» оказались бессильны перед жалким флаконом с отравой, нашел спасение в христианской философии. Он отказался от опеки, переселился в Хайгейт, стал жить отдельно от семьи, понимая, что своим пороком разрушает жизнь близким, и вновь вернулся к творчеству. Полностью отказаться от лауданума он не сумел, но с этих пор старался жестко контролировать его употребление. Кольридж прожил еще двадцать лет; его дом стал местом, где собирались его друзья и поклонники. Философские беседы Кольриджа были частично воспроизведены в книге «Table Talk», изданной его родственниками.

Георг IV (1762–1830) — король Англии, который был «хуже, чем бесполезен» — именно такими словами «Таймс» отозвалась на его кончину Один из членов Королевского совета записал в своем дневнике: «Монарх — избалованное, эгоистичное, отвратительное животное, которое не делает ничего, что ему не хочется… В этой стране было много королей добрых и мудрых, но, наверно, нынешний среди них — наихудший».

Наследник психически больного Георга III, он исполнял обязанности регента в последние годы его формального правления. Этот человек не создан был для власти, большие нагрузки привели его к нервному расстройству. Принятие важных решений было для него неимоверно трудным делом. Личный врач короля говорил о невыносимой боли и страданиях души, которые приводили чуть ли не к расстройству сознания.

Досадное происшествие — принц вывихнул лодыжку по время танца — заставило его долго лежать в постели. Вынужденное безделье усугубило душевную нестабильность и уже имеющуюся склонность к наркотику. Георг постоянно лежал на животе, принимая по 100 капель опийной настойки каждые три часа. Придворные вспоминали, что принц ничего не подписывал и ни с кем не разговаривал о делах. Никто из окружения будущего короля не решился ему перечить или хотя бы попытаться ограничить его потребность в опиуме, и к 1820-му (году своей коронации) Георг стал законченным наркоманом. Делами заниматься он практически не мог. Каждый раз, готовясь к беседе с каким-нибудь министром, он отмеривал себе 100 капель лауданума. Если предстояли переговоры с иностранным послом, то доза была еще больше. Медицинские светила того времени боялись, что опийная настойка сведет короля с ума. Кроме наркотиков, в жизни его интересовали херес, еда и женщины.

К 1827 году Георг IV почти ослеп: у него была катаракта на обоих глазах, из-за подагры он едва мог держать перо. Причиной этих болезней стало чревоугодие короля. «Как вы находите вчерашний завтрак больного?» — осведомлялся Веллингтон в апреле 1830 года. На том завтраке монарх съел двух голубей и три бифштекса, выпил три четверти бутылки мозельского вина, фужер сухого шампанского, два фужера портвейна и фужер бренди. Несварение желудка Георг предпочитал лечить все тем же лауданумом. В тот день он принял его на ночь, перед завтраком, предыдущим вечером и с утра. Спустя два месяца Георг IV скончался.

Из некролога в «Таймс»:

«Не рождался еще человек, о котором бы менее сожалели его… чем этот ничтожный король. Всплакнет ли кто по нему? Вздрогнет ли чье-то сердце или вырвется из чьей-то груди судорожный вздох?.. Если у него и были друзья — преданные друзья не важно какого происхождения — то мы никогда о них не слышали».

Личный врач монарха сэр Генри Холфорд позже подписал документ, направленный против торговли опиумом в Китае. В меморандуме говорилось, что, каким бы полезным ни был опий как медицинский препарат, постоянное его употребление приводит к самым печальным последствиям, разрушая организм, вызывая упадок умственных и физических сил. Сэр Генри Холфорд был первым, кто назвал наркомана бесполезным, худшим членом общества.

Элизабет Баррет (1806–1861). Будущей поэтессе прописали лауданум в пятнадцать лет по пустяковой причине: во время прогулки она «потянула» спину. После этого она не могла жить без наркотика, не могла заснуть без него: «Опиум, опиум — ночь за ночью, — а иногда не помогает даже он!» — жаловалась она, признавая, что сон приходит к ней лишь под «красным покрывалом маков».

После смерти брата в 1840 году ее состояние, которое называли «сомнительным и двусмысленным», еще более ухудшилось, и поэтесса перестала подниматься с постели. За ней нежно и заботливо ухаживала семья, и лечил знаменитый лондонский врач.

«Вам может показаться странным, что я, не испытывая никакой боли, нуждаюсь в опиуме. Но без него я становлюсь беспокойной почти до безумия. Непрекращающееся, ноющее чувство слабости невыносимо… как если бы жизнь, вместо того, чтобы приводить тело в движение, была заключена, полная энергии, внутри его. Она бессильно бьется и трепещет, чтобы выбраться оттуда. Поэтому медики дали мне опиум — его препарат, который называют морфином и эфиром. И с тех пор я называю его своим эликсиром, потому что его успокаивающие свойства так чудесны».

В 1845 году молодой поэт Роберт Браунинг завязал с Элизабет Баррет переписку, которая переросла в любовную привязанность. Молодые люди поженились. Девушка была честна перед любимым и не скрывала своей зависимости, понимая ее опасность.

Лондонский врач, лечивший ее, предупредил, что если она продолжит прием опиума во время беременности, ребенок родится слабым и больным. Когда поэтесса забеременела, ей удалось снизить дозировку наркотика, хотя полностью отказаться от него она не смогла. Ее стойкость дала плоды: ребенок родился совершенно здоровым.

Уилки Коллинз (1824–1889). Жертвой опиума можно считать и выдающегося английского писателя Уилки Коллинза. Когда Коллинз заболел ревматизмом и подагрой, он прибег к опийной настойке, хотя и знал об опасных последствиях. Опий быстро вызвал привыкание. Для лечения этой зависимости медики избрали способ, совершенно себя не оправдавший: они заменили пероральный прием на инъекции.

«Мой врач хочет, чтобы я отказался от своей привычки пить опийную настойку. Каждый вечер в десять часов меня колют острым шприцем для подкожных инъекций морфина, и я хорошо сплю без страха пристраститься к опиуму навечно. Мне сказали, что если я буду продолжать уколы, то смогу постепенно уменьшать количество морфия и таким образом вообще отказаться от опиата. Мне стыдно, что надоедаю тебе такими пустяками».

Отказаться от опиатов Коллинз не смог, лечение не только не помогло, оно еще больше усугубило его пристрастие. «Опий — божественный опий — был моим единственным другом», — напишет он в 1885 году. Коллинз всегда носил с собой небольшой серебряный флакон с настойкой опиума и ежедневно перед сном принимал лауданум. Иногда он делал инъекции морфина.