Она действительно слышала Сестрины колокола.

* * *

Люди видели черную лошадь, с бешеной скоростью промчавшуюся по льду озера Лёснес и скрывшуюся в морозной дымке; позади нее по льду волочились оглобли. Когда в конце концов удалось коня остановить, пришлось с полчаса медленно водить его туда-сюда, чтобы не надорвался. Зеваки сбились в кучку, возчики возвратились к Фовангской церкви, и из разрозненных разговоров сложилась первая версия этой истории: должно быть, сани с Сестриными колоколами опрокинулись на крутом склоне у южного конца озера Лёснес, где оно было глубже и не замерзало, а Герхарда Шёнауэра утянуло под воду. Колокола тряслись, когда их кидало из стороны в сторону на склоне, их гулкий звон не прекращался и под водой, стихая по мере погружения ко дну, где они онемели навеки. Трудно было сказать, в каком именно месте лошадь выбежала на лед, поскольку тепло, поднимавшееся от незамерзающей полыньи, на берегу оставило немало непокрытой земли, а снег подальше от берега на ширину в несколько метров был плотно утрамбован санями и лошадьми.

Снег не переставая падал огромными ленивыми хлопьями; попадая на открытую воду, он таял и превращался в ледяную кашу; во всех же других местах свежевыпавший снег, по своему обыкновению, служил пособником беглецов, скрывая под толстым белым покрывалом следы ног и полозьев.

Несколько смельчаков пошли по льду в сторону темной воды, над которой стелился пар, посмотреть, не плавает ли там тело немца, но никто не отважился приблизиться к самой кромке: черная бездна напоминала о конце света, как его представляли в те времена, когда даже мудрецы думали, что земля плоская.

Двое мужчин раскидали снег вокруг лодочного сарая и вытащили оттуда лодку. Постепенно светало, снегопад просвечивал сероватой тенью, но видимость все равно была совсем плохой, надежды отыскать тело было мало. Мужики поплыли на веслах вдоль берега в курившемся пару ничейной полосы между обломанными краями льдин и чистой водой, и постепенно движения весел перестали различаться в серой дымке снежной каши и морозного пара. Оставшимся на берегу лодку то на пару секунд становилось видно, то она снова полностью скрывалась. Время от времени слышался громкий скрежет, когда киль наталкивался на лед, и как раз в такой момент, когда лодку было не видно, раздался крик. Гребцы подняли из воды пеньковый канат, а когда погребли назад, к берегу, то почти у самой земли нашли плавающий у поверхности воды журнал в кожаном переплете. Открыли его, и струйки воды потекли по подписи человека, появившегося здесь в апреле: «Герхард Шёнауэр».

* * *

В тот же день, с той же скоростью, как когда Сестрины колокола отливали, обрела форму и окончательно закрепилась легенда о последнем часе этих колоколов. Утро сплотило людей в уверенности, что эти колокола – точно принадлежность их села, ведь это случилось прямо сейчас, на их глазах, и старая история о колоколах сплелась с новой. Потребность понять произошедшее вызвала к жизни всевозможные догадки, и как в декоре деревянной церкви смешались представления о старой и новой вере, так и в этой легенде оказалось намешано всякого. Люди все как один были уверены, что таким образом Бог воспротивился тому, чтобы колокола увезли из Бутангена. Многие ожидали, что в ближайшее воскресенье услышат звон Сестриных колоколов из-под воды. Истории передавались от одной группки возбужденных сельчан к другой, многие крестились, и никто не заметил, как Астрид Хекне вышла на лед озера Лёснес и приблизилась к самой кромке воды. Большинство вообще были уверены, что подводными течениями Шёнауэра затащило под лед или прибило ко дну, так что вряд ли его тело могло всплыть в том месте, где он упал в воду.

Она пошла туда, поскольку хотела там быть.

Она стояла на краю узкой и тонкой кромки крошившегося льда возле открытой воды, где над снулой рябью подрагивала морозная дымка. Она пришла сюда, потому что эта узкая полоса напоминала ей о том, где она пребывала в своей земной жизни: между безопасностью и бедой.

– Там покоится ваш отец, – сказала она детям. – Должно быть, колокола звонили по нему, пока он погружался на дно, и помнить его таким будет легче. Я буду приходить сюда, и мне будет хорошо от мысли, что он рядом с нами.

Сравнительно легкая смерть

Предания прорастают из слухов, как из семян, легко разносимых ветром и дающих скорые всходы. Пока даст корни правда, слухи успевают отцвести и превратиться в правду в своем праве, потому что самые невероятные фантазии были же кем-то высказаны, а то, что было кем-то рассказано, – это тоже правда, пусть рассказанное и не соответствует действительности.

Первое, о чем стоило задуматься, – это как же слаженная рабочая артель, которой руководили умелые возницы, мастера санного фрахта, собаку съевшие на распределении и креплении грузов, допустила молодого чужака, иностранца, в пургу везти самую драгоценную поклажу в одиночку, не отправив сопровождающих ни впереди, ни сзади, чтобы в случае чего они могли прийти на помощь? Вторым подозрительным обстоятельством было то, что распустились крепления. Колокола были крепко-накрепко принайтовлены возчиками, обладавшими сорокалетним опытом работы, и крепления должны были удержать колокола даже в опрокинувшихся санях.

Когда Монс Флюэн и двое самых опытных возчиков артели оказались на месте, где случилось несчастье, они всерьез задумались над этим. Флюэн послал в Лиллехаммер за профессором Ульбрихтом, а сам пешком прошел весь путь от сарая до рокового места. Хотя следы полозьев замело снегом, он несколько раз присаживался на корточки и рылся в снегу, выходил к обзорным точкам, откуда можно было замерить расстояния и углы, стаскивал шерстяную варежку, обхватывал рукой подбородок и указательным пальцем постукивал по губам. Вскоре ему доложили, что накануне герр Шёнауэр вел себя странно и что утром он настойчиво просил погрузить оба колокола на одни сани. Тогда загрузили еще двое саней, собираясь отправить все три экипажа одним караваном. Но тут заволновалась черная лошадь, запряженная в сани с колоколами. Она стронулась с места, и немец бросился на сани, но не сумел – или не захотел – остановить лошадь, продолжавшую бег. Чуть позже лошадь и сани промелькнули между деревьями на другой стороне, потом загудели церковные колокола, а лошадь примчалась назад.

Обвинения в адрес Шёнауэра воспринимались с трудом; чтобы уловить их суть, требовалось разбираться в таких понятиях, как «шпрунт» и «хакамора», «копылья» и «вязы», а также быть хорошо знакомым с рельефом