открыл свою зачитанную книгу, и это не была Библия. «Не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит по тебе».

* * *

На следующее утро Ульбрихт с Кастлером пребывали в очень дурном расположении духа. Швейгорд попытался ублажить их, объясняя, что вряд ли справедливо упрекать Герхарда Шёнауэра за досадную случайность, из-за которой утонули колокола.

– Искренне сожалею, – сказал Кай Швейгорд. – Но ничего не поделаешь. Контракт не нарушен.

Он рассказал, что Герхард Шёнауэр, несмотря на простуду и головную боль, продолжал работать так же педантично и упорно, как и в первый день своего пребывания в Бутангене. А теперь он лежит в горячке и не в состоянии рассказать, что же произошло, но вероятнее всего, на склоне сани напоролись на припорошенный снегом пенек и опрокинулись, а когда Герхард пытался удержать покатившиеся вниз колокола, то и сам очутился в воде.

– Нам нужно с ним поговорить, – сказал Кастлер. – Где он?

– Он в забытьи, – напомнил Швейгорд.

– Мы все же попробуем! – сказал Ульбрихт.

Швейгорд велел горничной увести Астрид из комнаты больного, а потом проводил туда посетителей. В комнате стоял чужой тяжелый дух, сам же Шёнауэр лежал весь в холодном поту под белыми простынями.

– Вы нас не оставите ненадолго, герр пастор? – спросил Кастлер.

Профессор и придворный кавалер долго оставались наедине с Шёнауэром. Когда они спустились в гостиную, Ульбрихт сказал:

– Ему нужен хороший врач. Срочно. И надо найти церковные колокола. Мы объявим награду. Оповестите людей, что, если Сестрины колокола найдут в течение двух дней, мы заплатим по сотне крон за каждый. Идите, ищите! Да поживее!

Кай Швейгорд ответил:

– Сомневаюсь, что их можно найти. Не представляю, что произошло, но озеро Лёснес очень глубокое. Я вот что скажу: для новой церкви нам доставили два колокола из другого прихода. Могу предложить вам их как замену.

– Как замену? – произнес Кастлер.

– Как равноценную замену. Колокола на колокола.

Кастлер долго смотрел на пастора, затем улыбнулся, не разжимая губ, и фыркнул. Гости отбыли, не сказав, куда едут и зачем.

На следующий вечер Каю Швейгорду почудилось за окном какое-то движение. Далеко-далеко в темноте, на другой стороне озера Лёснес, мелькали желтоватые всполохи света. Словно вдоль берега кто-то ходил с факелами. Запахнув поплотнее пальто, он спустился к пристани, где уже собрались другие сельчане, недоумевавшие по поводу происходящего. Четверо мужчин пошли было по льду озера на тот берег посмотреть, в чем дело, но факелы погасли, и четверка вернулась назад, так и не разобравшись, кто там был.

Конверты в Песне песней

Герхард Шёнауэр очнулся в ту же ночь, но Астрид не узнал. Ей удалось влить в него капельку молока. Пробормотав что-то по-немецки, он, весь дрожа, откинулся на подушки. Астрид заперла дверь и улеглась рядом с ним, стараясь согреть его, промерзшего насквозь. Она прижималась то к его груди, то к спине, пока ей самой не становилось холодно. Тогда она вставала у самой печки и ждала, пока ее кожа снова не согреется, и так продолжалось всю ночь напролет. Герхард сильно обморозил пальцы, и она засовывала его ладони себе под мышки, клала их на живот, поближе к деткам, все время меняя положение его рук, чтобы они оставались в тепле.

Потом его пробил горячечный пот. Он попытался сесть, но снова заснул. С рассветом она оделась, не рискуя больше оставаться нагой, отперла дверь и пересела на табуретку.

Маргит Брессум принесла кофе и убрала ночной горшок. В дверь снова постучали, и Астрид пригласила фру Брессум войти.

– Это я, – сказал Кай Швейгорд.

Войдя, он остановился у порога. Он был в сутане. Глаза Астрид перебегали с Кая Швейгорда на Герхарда Шёнауэра. Сглотнув, она встала, но Швейгорд покачал головой и попросил ее сесть.

– Колокола, – произнесла она. – Ты…

– Прошу, ничего не говори, Астрид. Мне много в чем приходится раскаиваться, так что этот вопрос может решиться только между мной и Господом.

Подойдя к постели больного, он спросил, принимает ли тот пищу. Астрид рассказала про молоко. Откинув перину с ног Шёнауэра, Швейгорд стал разглядывать его пальцы.

– Профессор с придворным кавалером подозревают, что он нарочно утопил колокола, – сказал Швейгорд. – Но не понимают зачем.

– Дети же, – ответила Астрид.

– Что?

– Он это сделал ради детей.

– Почему «детей»?

– Их двое. Я знаю, что двое. Мне Фрамстадская Бабка видение послала.

Повисла пауза.

– Ты думала уехать вместе с ним? – спросил Кай Швейгорд.

Она сказала, что именно так и собиралась поступить.

– Теперь ты не сможешь поехать с ним в Дрезден. Немцы знают, что колокола подарены семьей Хекне. Они догадаются, что он сделал это ради тебя.

– Я хочу быть с ним. Но у нас нету денег на дорогу.

– Ему придется вернуться за тобой позже. Но…

– Что «но»?

Кай Швейгорд покачал головой:

– Он очень плох. Не знаю, оправится ли. Для тебя и для… детей было бы лучше, чтобы они были законнорожденными. Понимаешь?

Она сказала, что понимает.

– Придется мне отправиться следом, – сказала она. – Раз он сумел добраться из Дрездена в Бутанген, то и я доберусь из Бутангена до Дрездена.

– А ты хочешь выйти за него замуж? – спросил Кай Швейгорд, и в горле у него появился ком, отчего слова прозвучали неразборчиво.

Астрид, посмотрев на Герхарда, ответила:

– Я хочу выйти за него замуж.

Разумеется, она хотела замуж за такого, как он.

Кая Швейгорда затрясло, но, сделав над собой усилие, он принял подобающий вид и сказал:

– Времени у вас в обрез. Немцы, возможно, приедут уже сегодня, с доктором и санями. Герхард им нужен, чтобы возвести церковь на новом месте. И это может спасти ему жизнь.

Шёнауэр заворочался в постели.

Астрид встала, подошла к зеркалу и провела ладонью по волосам. Этим усталым движением она будто простилась с прошлой жизнью.

– Я хотела, чтобы в церкви. В покупном платье. При свечах. Чтобы выйти из храма под колокольный звон.

– Все обернулось не так, как могло бы, – сказал Кай Швейгорд. – И виноват в этом я один. У тебя ведь нет кольца, наверное, но…

– Кольцо у меня есть, – возразила Астрид.

– Пошли за мной, когда он очнется, – попросил Кай Швейгорд, поднимаясь. – Тотчас как очнется.

* * *

Астрид пошла за своей воскресной одеждой, а когда мать спросила, что она такое задумала, она ответила, что раз уж у них нет церкви с алтарем, к которому отец мог бы ее проводить, чтобы отдать под венец, то пусть они продолжают заниматься своими делами. Они не поняли, что дочь говорит серьезно, и она вернулась в