– Мы сделали это! – послышалось далёкое эхо.

– Ты сделал это, – умиротворяюще прошептала Зои.

Сальников потерял сознание. По нему ударил самый долгий и утомительный приступ лихорадки. Не было перехода к жару и поту. Его просто бросило о каменную твердь. Растоптало. Выкрутило ему внутренности, сгустило и раскалило кровь.

Салли очнулся глубокой ночью. До рассвета не мог пошевелиться. Лежал оглушённый осознанием скорой смерти. Если лихорадка продолжит нарастать, он не продержится и пяти дней.

Поднявшись на колени, Салли обнаружил неподалёку кровавые следы. По клочкам шерсти понял, что вчера тут разделывали животное. Кажется, оленя. Рога, копыта и всё, что могло бы остаться после разделки, исчезло. Здесь хорошенько прибрались. Поживиться было нечем. Салли в отчаянии сжал кулаки, а потом заметил, что на листе бегонии лежит прожаренный кусок мяса. Не поверил увиденному. Не понимал, как раньше не обратил внимания на запах. Ведь запах жареного мяса был повсюду! От него сводило скулы. Рот наполнялся слюной. Салли набросился на подачку. Призрачный голос Зои вовремя его отрезвил:

– Не торопись!

Дочь была права. Минутами позже Салли вырвало. Съев всё, он бы перевёл запас, которого при бережном пережёвывании хватит на несколько дней. Салли помедлил, не зная, выбрать ли из рвоты цельные кусочки мяса. В конце концов решился обойтись без них. Прибрал за собой, чтобы не оставлять следов. Если Максим вернётся, пусть думает, что до мяса добрались дикие звери. Ведь мясо ночью наверняка принёс именно Шустов-младший. Положил на место, где подстрелил или поймал оленя. Наверное, решил оставить нечто вроде благодарственного подношения местным духам.

Салли знал, что делать. Спустился обратно в крепостное поселение. Дошёл до каменистого утёса. Уселся в кожаное кресло Скоробогатова. Даже уснул в нём, поджидая темноту, а ночью переполз к реке. Таясь, перебрался на противоположный берег. Меньше чем за час перенёс на полуостров металлические ящики.

Аркадий Иванович намеревался использовать их для расчистки горных завалов, если те преградят ему путь в Город Солнца. В ящиках лежало всё необходимое. Защищённые от влаги бумажные патроны порошкообразной взрывчатки – смесь аммиачной селитры и тротила, её используют в горной промышленности, на открытых работах и в шахтах. Две взрывные машинки. Водостойкие электродетонаторы с платиноиридиевым мостиком накаливания. И катушки сапёрного медножильного провода. Шахбан ещё в верхнем лагере под Икитосом рассказал Салли, как соединить их в работающую электровзрывную цепь. Аркадий Иванович подстраховался на случай, если с Шахбаном что-нибудь случится и взрывнику потребуется замена. Случилось. Потребовалась. Но Скоробогатов не предполагал, как всё обернётся.

Салли с утра пораньше взгромоздил на себя ящики. К полудню перенёс их по лестнице горной расщелины на вторую террасу Города Солнца и там спрятал. Переждал новый приступ лихорадки, перекусил тонкими пластинами жареного мяса и отправился бродить по террасам. Нужно было осмотреться и как следует подготовиться.

– Ниппель электродетонатора не должен застревать. Не забудь проверить, хорошо ли он крутится, – наставляла Зои голосом Шахбана.

– Не забуду, – покорно кивал Салли.

Посмеиваясь в предвкушении, он перебегал от одного дома к другому, полз между деревьями, высматривал беглецов. Следовало подыскать временное жилище. Выбор был богатый. На второй террасе – верхнем из пяти жилых поясов, выше которых тянулись лишь два дополнительных, пахотных пояса, – стояли преимущественно каменные дома-колодцы с обустроенным внутри двориком-патио. Обычные колониальные строения, снаружи украшенные индейскими рельефами и совсем уж диковинными вставками зубчатых ниш и аркатур с кошачьими изваяниями. Дома-колодцы были обнесены общей стеной, внутрь вёл один дверной проём, по оформлению больше похожий на вход в храм или мечеть. Деревянные двери давно изгнили, и передняя за ними открывалась со всеми жилами облепившей её растительности. Из передней можно было попасть налево в гончарное помещение с уцелевшим каменным гончарным кругом и направо в парадный зал, где жильцы принимали гостей.

Из передней и парадного зала широкие проёмы выводили в аркадный коридор, опоясывавший ядро здания – его внутренний двор-патио. Крыша аркады держалась на каменных четырёхгранных столбах, по углам укреплённых худенькими резными колоннами. Пол был устлан мозаичной брусчаткой, давно перекопанной ползучими растениями. За арками коридора просматривалось традиционное патио с фонтаном, или беседкой, или прямоугольным бассейном. Неизменным оставалось наличие колодцев – неглубоких, на несколько колец, должно быть, каналами соединённых в единую сеть по террасе. Большинство колодцев заросли мхом и лишайником, некоторые стали кадками для вездесущих фикусов – они высовывали наружу взлохмаченные кроны, раздвигали каменную кладку щупальцами корней и в таком виде превращались в мифического монстра, попытавшегося выбраться из горных недр, но одеревеневшего на солнце и навсегда застывшего в нелепом положении.

Из патио можно было пойти чуть дальше, к стоявшим вдоль стен дополнительным помещениям, где располагались хозяйские спальни, учебные комнаты, комнаты для прислуги, хозяйственные закутки, хранилища и гостевые спальни.

Дома соляриев на второй террасе напоминали богатые дома конкистадоров, но были искажены под влиянием индейской архитектуры. Колониальные дома-колодцы смешались с каанчами инков. Никогда прежде Салли с подобным смешением не сталкивался. Каждая комната здесь строилась в виде самостоятельного домика, соединённого с другими не обычными дверными проёмами, а коротким коридором с ажурными каменными стенами, узорчатые прорези в которых превратили их в настоящие шпалеры для ползучих мягкодревесных растений. Таким образом, дом-колодец превращался в отдельное поселение, обнесённое своей крепостной стеной.

В дальнем углу патио Салли обнаружил помещение с двумя смежными уборными. Судя по тому, что поблизости не оказалось «песочницы», под каменным отверстием в полу прежде шумела проточная вода. Солярии использовали все преимущества котловинного расположения их города. Им явно пришлось потрудиться, чтобы спрятать сточные воды на городских ярусах или как-то перебить распространяемый ими запах. Салли допускал, что прежде река между верхним и средним ярусами была целиком укрыта цветущими насаждениями или даже спрятана под деревянным настилом.

Салли в полузабытьи ходил по коридорам. Высматривал предметы быта. Каменные табуреты и скамейки. Медную и глиняную узорчатую утварь. Серебряную посуду и латунные крышки от масляных ламп. Деревянные стенки и крышки сундуков давно разбухли от влаги и превратились в питательный перегной. Салли видел колонны филодендронов, выросших прямиком из кованой клетки бывшего сундука: металл вживился в их стволы, оставался различим, а крона высовывалась наружу через давно обвалившуюся кровлю и стелилась по бортикам уцелевших стен.

Кровати с пышными балдахинами, письменные столы – кроме тех, что были сделаны из камня, – деревянная и тканая драпировка стен, картины в резных рамах и гардеробы – всё истлело, как и память о соляриях. Но сохранились пожелтевшие от времени человеческие кости. Они были всюду. В спальнях, в гончарных помещениях и в аркадных галереях. Те из соляриев, кто не сбежал из возрождённого Эдема в последние годы его существования, погибли здесь, в горной котловине. Судя по трещинам и пробоинам в черепах, смерть многих была насильственной. Лезвия мечей, наконечники стрел и пули настигали местных жителей в их собственных домах, где они, возможно, надеялись укрыться от царивших снаружи беспорядков. Кто истребил соляриев и зачем? Безголовые туземцы? У них не могло быть ни мечей, ни кремнёвых ружей. Тогда кто? Чем закончилось создание города творческой свободы, жителям которого была обещана свобода от налогов, сословных предрассудков, политического надзора, воинской повинности и свобода от кровавой тирании ростовщиков? Этого Сальников не знал.