Размеры кораблей описаны де Вейром и ван Линсхотеном в терминах их грузоподъемности. Вооружение 40-ластного «Лебедя» (Swaen), принимавшего участие в экспедиции 1595 года, задокументировано в архивах города Вере (провинция Зеландия) [l’Honoré-Naber 1917; Kist 1998]. Кроме того, Ван Линсхотен отмечал, что «Лебедь» был обшит двумя слоями дуба, чтобы он мог увереннее маневрировать среди льдин. Не на этом ли самом «Лебеде» с двойной обшивкой вышел в море Баренц в 1596 году?

Занимаясь поиском в архивах амстердамских нотариусов – в первую очередь тех из них, кто был связан с оформлением контрактов на морские перевозки, – кораблестроитель Геральд де Вердт обнаружил, что в 90-е годы XVI столетия малые суда практически исчезают из регистров, а преобладают большие корабли со значительной грузоподъемностью. Это наблюдение соответствует стремительному росту морской торговли. И тем не менее ему удалось обнаружить нужную запись. В 14-й день апреля 1595 года нотариус Й. Ф. Брауинг внес в регистр судно «Белый Лебедь» Witte Swaen [регистрационный номер 70 на листах 41–43]. Произошло это вскоре после того, как Балтазар де Мушерон настоятельно предложил отправить в Арктику вторую морскую экспедицию (4 апреля 1595 года – см. главу 13). Поскольку на следующий год «Белый Лебедь» в регистрах не появляется, можно предположить, что за небольшую сумму был продан городу Амстердаму [Геральд де Вердт, личное сообщение, 2 ноября 2020].

Глава 12

В проливе Югорский Шар

7 сентября 1995 года

«Баренц и его экипаж были джентльменами, – сказал Ержи набившимся в столовую слушателям. – Возьмите, к примеру, эту изящную медную пуговицу. Такая деталь одежды ясно указывает, что нидерландцы не были кучкой бродяг. Они путешествовали со вкусом. После открытия Северо-Восточного прохода Баренц намеревался сразу же установить торговые контакты и поэтому имел на борту, среди прочего, товарные рулоны тканей. Мы обнаружили свинцовые печати от этих тканей рядом с Благохранимым домом. «Иван Киреев» был готов пуститься в обратное плавание, и Ержи представил команде результаты наших девятидневных трудов. Самые интересные находки были разложены на столах в столовой. Экспедиции 1993 и 1995 годов вместе собрали 1370 различного рода артефактов. Было отобрано более 100 образцов почвы для анализа семян растений, пыльцы и человеческих паразитов (блох и вшей). Проведенные съемки позволили реконструировать план дома и дали нам представление о его интерьере и пропорциях, соответствующих канонам золотого сечения. Найденные нами предметы – немые свидетели того, как зимовщики сидели вокруг очага, чинили свои инструменты, латали одежду и обувь. Самыми миниатюрными из находок мы дополнили коллекцию Рейксмузеума, внеся в нее неповторимые красочные детали. Наиболее яркий пример здесь – серия из 10 мифологических фигурок, которые, вероятно, служили украшением для грузов. Взятые на борт коммерческие товары представляли собой срез бурно развивающихся европейских культур.

Карта острова Штатов из книги Яна Хёйгена ван Линсхотена (1601), на которой крестиком отмечено место, где были похоронены моряки, растерзанные белым медведем (с. 335)

6 сентября 1595 г. Нападение белого медведя на моряков, которые собирали на берегу «похожие на алмазы камешки». Фрагмент гравюры из нюрнбергского издания «Дневника» де Вейра

Находки, сделанные экспедицией, проходят обработку на двух столах в лаборатории, расположенной на верхней палубе судна. Некоторые пакеты для образцов содержат просто аморфную массу почвы, скрепленную мхом, постепенно извлекаемую, чтобы выявить разнообразные черепки, гвозди, обрывки тканей и осколки костей. Затем на все находки приклеивают этикетку и сортируют по цвету: оранжевые осколки собирают в пакеты с другими оранжевыми осколками, зеленые с зелеными, белые с белыми и т. д. Каждый предмет осматривают отдельно, с помощью кисточки удаляют с него остатки почвы и затем помещают в отдельный пакет. Железные гвозди оборачивают влажной туалетной бумагой, а потом – алюминиевой фольгой, чтобы предотвратить коррозию. Все найденные оловянные фигурки, а их было обнаружено десять, высушивают погружением в спирт. Тайна свинцовой таблички с подписью Баренца была раскрыта: это не подпись, а обозначение меры веса З ons, то есть 3 унции. После выставки, устроенной для команды «Ивана Киреева», эти хрупкие находки снова надо запаковать, и мы надеемся, что в следующий раз они будут извлечены из пакетов только в реставрационной мастерской Рейксмузеума, расположенной в одной из башен величественного здания в Амстердаме. Я приведу здесь слова, которыми реставратор Аб Ховинг, работающий там, описывал момент вскрытия пакетов с коллекцией: «В своей студии я испытал сильнейшее чувство причастности к истории. Сначала мне попалась стеклянная пластина, которую я попробовал оттереть, но не смог. А затем в том же наборе артефактов обнаружились три из четырех частей рамы, в которую, по-видимому, это стекло когда-то было вставлено. И тут я вдруг понял, что передо мной лежит зеркало. Ржавое стекло, которое я легкомысленно рассматривал минутой ранее, когда-то отражало лица зимовщиков, и на краткое мгновение я почувствовал их присутствие. Они словно бы заглядывали из-за моего плеча в оставшийся слой ртути».

Мы с воодушевлением отмечаем успешное завершение полевого сезона и делимся воспоминаниями. По словам наших товарищей, работавших в заливе Иванова, на их долю выпали трудные испытания: их фактически бросили на произвол судьбы, и они вынуждены были выживать в трудных условиях Арктики. Но они выстояли, несмотря на свалившиеся ни них несчастья, так что теперь мы зовем их «ивановскими тараканами». Питер и Джордж рассказывали, что, если русским случалось промокнуть под дождем или упасть за борт, они шли греться у костра и стояли «до тех пор, пока от них не начинал идти пар и не загорались штаны». Внезапно на столе появились маринованные грибы, колбаса и рыбные консервы. Боярский достал из своих запасов бутыль с зельем, состоявшим преимущественно из спирта, настоянного на чеченских травах. А другая смесь – на красном перце – может затмить адский огонь. Уже глубоко за полночь сквозь гром и вой очередного шторма по всему кораблю разносилось натужное пение: неутомимый Старков пытался вспомнить какую-то немецкую оперу (у Старкова тенор, и, когда он в ударе, у них с Димой, у которого бас, получается просто здорово). Потом пиво кончилось, и мы продолжили расслабляться оставшейся водкой. «Эти голландцы пьют, как поморы», – сказал Боярский. Шеф-повар напился так, что лежал на полу камбуза, не в силах встать на ноги. Матросы с усмешкой через него переступали: они были на работе, и ни один из них