– Меня уже мутит от одного вида самолётов. Я бы с удовольствием лежал сейчас дома на диване, – доверительно пояснил Нефёдов. – Но вы же сами знаете, Игнат Никитич: чтобы получить положенную «реактивную» надбавку к зарплате, надо «выбрать» всю месячную норму полётов.

– Это верно, – авторитетно подтвердил кабинетный авиатор. – В моём департаменте каждая копеечка на строгом учёте.

В генерале было пудов восемь чистого веса. Взгромоздиться в кабину двухместного МиГа ему удалось лишь с посторонней помощью.

– Эх, и прокачу же я вас, Игнат Никитич! – азартно пообещал Нефёдов, запуская двигатель. – Всю жизнь помнить будете.

– Сделай милость, – благодушно отвечал генерал, ёрзая привычной к мягким креслам и диванам жирной задницей на жёстком сиденье. – А я тебе премию за это выпишу.

Как только самолёт оказался в зоне, Борис дал волю своему гневу. Он крутил машину на запредельных перегрузках. Истребитель метался от самой земли до стратосферы. Самолёт то едва не задевал серебряными крыльями в каскаде вращений-«бочек» верхушки деревьев, то свечой взмывал на пятнадцатикилометровую высоту. Чтобы не слышать воплей бьющегося о борта задней кабины борова в генеральских погонах, у которого от страшных перегрузок глаза чуть не вылезали из орбит, воздушный хулиган отключил связь с ним…

Виражи, полупетли, бочки, крутые развороты – одна фигура высшего пилотажа сменяла другую. Мощный реактивный двигатель позволял разогнаться до скорости в 1000 километров в час и выше.

Не обращая внимание на скрип в натруженном позвоночнике и в силовом наборе фюзеляжа, Борис старался выйти из пикирований с наибольшей перегрузкой, и тут же уйти в набор высоты на максимальном фарсаже, да так круто, что перед глазами лётчика появлялась красная пелена…. Резко «выдёргивая» самолёт из скоростного пикирования или «включая» воздушные тормоза, пилот испытывал примерно то же самое, что водитель автомобиля, врезающегося в бетонную стену на приличной скорости… Перегрузки постоянно возрастали – 5, 8, 10g. Временами они достигали феноменальных показателей. Из-за наваливающейся чудовищной тяжести «пламенный мотор» в груди сбивался с нормального ритма, пропуская очередной удар. Человек с остановившимся на мгновение сердцем едва не терял сознание и даже временно слеп.

Так – на пределе собственных возможностей и прочности металла Борис пилотировал лишь, когда его всерьёз брали в оборот в воздушном бою. Для многих, даже более молодых пилотов, подобные смертельные игры с гравитацией заканчивались печально. Но стоило сорокалетнему лётчику вспомнить, какими словами эта сука за его спиной называла любимую девушку его погибшего друга, как рука сама двигала рычаг сектора газа вперёд до упора. Мститель орудовал ручкой управления с таким чувством, словно охаживал оглоблей высокопоставленного поддонка по его мясистой спине…

После посадки генерал не смог без посторонней помощи вылезти из кабины, ставшей для него орудием жестокой пытки. Весь лоск с него сдуло. В глазах у Полубоярова всё двоилось. Дико таращась на поднявшегося к нему по лесенке механика, Игнат Никитович стонал, словно баба, и молил с привизгом:

– Братцы, выручайте… Умоляю, вытащите меня отсюда, сынки!

Технику пришлось вытаскать забрызганного собственными рвотными массами от головы до ног «аса».

Оказавшись на земле, уже распрощавшийся с жизнью бедолага, принялся благоговейно целовать бетон. Передвигаться пострадавший мог лишь с посторонней помощью, двум механикам пришлось взять его под ручки и осторожно проводить к машине.

У самого Бориса болела спина, а также все мышцы, как после ударной тяжелоатлетической тренировки с рекордными весами. Самолёту тоже досталось: на его крыльях в нескольких местах вздулась обшивка, из двигателя подтекало масло. Машину ожидал основательный капремонт. Но всё это были сущие пустяки по сравнению с тем чувством удовлетворения, которое испытывал сейчас лётчик.

Все знали, что в голове у Нефёдова – там, где всем нормальным людям положено иметь штуку, ответствую за чувство самосохранения, ничего нет, ни бугорка ни шишечки, – гладкое место. Точно также Господь, видимо, забыл вставить в его мозг такое необходимое для выживания в этом мире устройство-качество, как чинопочитание, уважение начальства. Ведь только абсолютно бесшабашный человек, находясь в ссоре с самим Василием Сталиным, мог так обойтись с его заместителем и доверенным человеком…

Шла подготовка к очередному воздушному параду. В день парада Василий Сталин планировал лично возглавить лётчиков округа в качестве командира флагманского корабля. А пока он наблюдал за тренировкой с земли. Когда Борис Нефёдов появился на командном пункте, всем руководил, как и положено, оперативный дежурный штаба парада, он держал связь с экипажами, давал команды диспетчерам. Пока Сталин ни во что не вмешивался. Между тем, судя по многочисленным звучащим позывным командиров групп, сейчас в тренировочной зоне было довольно тесно. Истребители, штурмовики, бомбардировщики подходили большими формациями. В тесном строю на заданной высоте они проносились над «точкой», которая изображала Красную площадь. Место отработавших машин тут же занимали вновь подходящие борта: «я полсотни пятый, группа отработала, идём на базу», «докладываю: четыреста шестой вышел на боевой курс, следом за мной на эшелоне четыреста восьмой и триста пятнадцатый»…

Как обычно, были задействованы такие силы, что ошибки становились неизбежны. Наземные наблюдатели уже неоднократно докладывали о том, что пролетевшие самолёты не смогли выдержать строй или направление. Но это было нормально: сбои на стадии подготовки неизбежны, и когда во главе процесса стоял Нефёдов, он умел удерживать ситуацию под контролем, планомерно выводя экипажи на пик формы точно к назначенному часу. Но теперь всё было иначе. Нервозности добавляло присутсвие на КП[67]командующего. В прежние парады Сталин обычно если и заезжал в тренировочный центр, то лишь для того, чтобы удостовериться, что всё идёт по плану, и редко задерживался более чем на полчаса. Человек полёта, страсти, он быстро начинал скучать посреди всей этой наземной суеты. Но в этот раз Василий желал всё проконтролировать.

Штаб напряжённо пытался организовать слаженную работу лётчиков, снова и снова выводя их на боевой курс, но всё время что-то не ладилось. Обстановка на КП накалялась с каждой минутой. Оперативный дежурный затравленно поглядывал на тихо свирепеющего генерала и в свою очередь выплёскивал свой страх и раздражение на подчинённых. Доставалось и лётчикам. Разговор «неба» и «земли» становился всё более нервным.

На глазах Нефёдова происходящее здесь действо достигло точки наивысшего эмоционального накала. Лётчик реактивного бомбардировщика Ил-28 совершил грубую ошибку, вообще «промазав» на огромной скорости мимо «Красной площади», и это стало последней каплей, после которой терпение генерала лопнуло.

Василий Сталин вдруг резко поворачивается на каблуках и охватывает всех быстрым, злым взглядом.