Я показывала ему фотографии нашего сына,рассказывала о погоде в Лондоне, а он смотрел на меня ничего не понимающимиглазами и почему-то просил у меня прощения… А я не понимала, зачем он проситпрощения, этот поседевший мужчина в какой-то потрепанной рубашке… Я ни за чтоего не винила. Я была ему даже благодарна, потому что, если бы он меня небросил и я осталась бы с ним, я бы не стала такой, как стала сейчас, и несыграла бы своему бате на баяне задушевную песню. Димка говорил мне о том, что,если мы останемся живы, он обязательно обнимет нашего сына и расскажет ему, какон сильно по нему скучал… А я представляла своего сыночка, который никогда незадавал мне лишних вопросов и всегда боготворил Александра, считая егодостаточно близким человеком, и представляла, как Лев шарахнется от Дмитрия,потому что он его совершенно не знает.

Это были страшные дни. Нервничали не толькомы, но и террористы. Димка сидел на переднем ряду и держал меня за руку. А ещеон сказал, что все будет хорошо, что я выживу, а он — нет, потому что егонакажет Господь. А потом получилось так, что я выжила. После штурма погибла моясотрудница Ольга и погиб Димка. Я часто вспоминаю его глаза, его страхи ипереживания, которые можно было без особого труда прочитать на его лице. Когданам всем раздавали соки, Дима отдал свой сок мне. Я не взяла его сок. Я лишьподумала о том, что жизнь научила Димку жертвовать собой во имя другого. Раньшеон на это был не способен.

Когда пустили газ, было утро. Многие ещеспали. Вдруг закричали террористы, и по залу распространился резкий, удушающийзапах… Было тяжело дышать. Я закашляла и стала будить спящую Ольгу. Затемпосмотрела перепуганными глазами на Димку и закричала:

— Дима, что это такое? Мне нечем дышать! Этогаз???

Это газ, — утвердительно кивнул головой Димаи, сложив вчетверо носовой платок, положил мне его на лицо. Я стала дышатьчерез платок и хотела было обратно отдать его Димке, но тот категорично замахалруками и закричал: — Не смей! Дыши сама! Дыши и живи ради нашего сына!

Мне действительно помог Димкин платок. В тестрашные дни я выжила и живу до сих пор. Многие люди пытались получитькомпенсацию за то, что с ними произошло, но судиться с машиной дляперемалывания костей невозможно, да и не стоит. Я помогла семье Дмитрия;передала его вдове деньги, довольно крупную сумму, и после этого почувствоваласебя значительно лучше. Димка был моей первой и единственной любовью, а перваялюбовь всегда оставляет след в душе. Я не попала в западню прошлого, я тольколишь с ним еще раз встретилась и поняла, что время залечило раны и мое прошлоеменя отпустило.

Я до сих пор храню Димкин носовой платок,сложенный вчетверо. Он лежит в кабинете моего бати, рядом с его любимойтрубкой.

Я выжила, и сегодня мне сорок! Неборасцвечивают залпы салюта, гости кричат от восторга, а я… Я смотрю на человека,который появился на этом вечере для того, чтобы меня убить. Отец сказал, что онникогда не вернется, что он сбежал на Кипр, а он вернулся, и я вспомнила егоимя: Матвей. Все произошло очень быстро: любовавшийся красивым салютом Сашкавдруг дернулся вперед и закрыл собой мое тело. А затем прозвучали выстрелы.Охранники тут же унесли человека, который вопреки прогнозам моего бати все жевернулся в мою жизнь. Я сдержала слезы и прошептала:

— Вот теперь мне действительно ничего неугрожает.

Сашку спасли. Он долго лежал в реанимации, азабирать его из больницы приехали мы с Левой. Сев рядом с Сашкой на краешеккровати, я поправила свой костюм и, волнуясь, произнесла:

— Саша, а помнишь, ты предлагал мне уехать стобой на Украину?

— Помню.

— Ты же хотел на мне жениться, да? Ты говорил,что скажешь своим родителям, будто Левка от тебя. Было такое?

— Было.

— Так ты мне предлагал выйти за тебя замуж илинет?

— Предлагал.

— Я согласна.

— Что? — опешил Сашка. — Ты же сказала, чтоникогда не пустишь в свое сердце мужчину.

— Сашка, я ошибалась. Как ты думаешь, можноиногда ошибаться, когда тебе сорок?

— В сорок все только начинается! В сорок…

Ровно через неделю мы взяли двухнедельныйотпуск и поехали к Сашке на Украину. Эх, жалко, бати с нами не было. По вечерамя играла на баяне, Сашкина родня громко пела и поила нас горилкой. Сашкинымродственникам были неинтересны разговоры о нашей корпорации. Они тут жеподливали нам горилки и начинали спорить, где лучше хранить зимой яблоки, еслиподвал затопило.

— Сашка, они не верят, что у нас естькорпорация, — жаловалась я Александру.

— Да и нехай не верят, — смеялся Сашка ипритягивал меня к себе.

А Левка постоянно звонил в Лондон и,присаживаясь рядом с нами на корточки, спрашивал нас о том, как мыпознакомились.

— Мам, ты Сашу как на работу взяла?

— Я?!

— Ну, ты.

— Я познакомилась с Сашей еще до того, кактвой дедушка доверил мне корпорацию…

В этой деревне и прошла наша брачная ночь.Глядя на Сашку, я вдруг подумала: какая же я дура. Всю жизнь чего-то искала, зачем-то гонялась и не замечала своего счастья у себя под боком. Вот он: такойродной, такой милый, преданный и любимый…

Вернувшись в Москву, мы посадили Левку насамолет, летящий в Лондон, и, взяв Сашкины вещи, перевезли их ко мне в дом. Авечером я взяла баян и громко запела…

Здравствуй, мой дорогой читатель. Посленепродолжительного расставания мы встретились с тобой вновь. Мне хочетсяулыбнуться тебе широкой улыбкой и пожелать доброго дня. Хотя я не знаю, в какоевремя суток ты взял в руки эту книгу, день это или ночь, но, как бы то ни было,я надеюсь, что это время действительно доброе. Не знаю, как ты, но я по тебесильно соскучилась и приложила все усилия для того, чтобы наша встречасостоялась как можно быстрее.