смотрела на окно моего номера. Я встала с постели и села на широкий подоконник. Беда подпрыгнула, легко взлетела и уселась с другой стороны подоконника. Между нами повисла в воздухе шахматная доска. Я никогда не умела играть в шахматы. Но сейчас точно знала: белые начинают и выигрывают. Я уверено двинула белые фигуры вперед. Беда ответила. Я не дала ей времени на размышления. Сицилианская защита — защита с помощью нападения. Я легко и быстро загнала ее в угол. Она тяжело вздохнула и… вдруг улыбнулась. Это было жутко: она оскалила черные длинные зубы и прошептала:

— Твоя взяла. Больше мы не увидимся, прощай! — она спрыгнула с подоконника и упала в темную воду канала.

Я наклонилась, пытаясь рассмотреть ее фигуру, но Венеция поглотила ее. Как сказал Чумной Доктор там, в затопленном театре: «Венеция жива не за счет любви и денег, а за счет энергии чудовищ Она сама чудовище. Сирена, морская дева, морской змей. И ей нужны жертвы».

Вчера я принесла ей в жертву чудовищ Сережи. Этой ночью я отдала ей самого страшного монстра: свою беду. Пусть темная вода поглотит темные страхи. Подобное тянется к подобному. А мне пора к свету.

Кто-то однажды сказал, что сломанный человек рождается дважды. Мне кажется, что это неправда. Сломленное не восстановить. Просто однажды проснётся другой человек, который больше никогда не будет прежним.

На следующее утро я проснулась другим человеком. Та Надя умерла. Утонула в темной венецианской воде. И я сама не знала, чего ожидать от этой новой Нади.

20 глава. Схема Платона

Платон

Платон нервничал. Он просто хотел, чтобы все закончилось как можно быстрее и без осложнений. Он проснулся рано утром, осторожно встал, чтобы не разбудить Надю. Полюбовался ее обнажённым телом, вздохнул и пошел к себе в номер.

Чумной Доктор уже ждал его в коридоре с сумкой в руках.

— Держи, здесь всё, — он зашел в номер вслед за Платоном и бросил сумку на кровать. — Я жду тебя в ресторане возле гостиницы. Мои люди со мной. Так что ничего не бойся.

— Да я и не боюсь, — пожал плечами Платон.

Он наскоро принял душ, переоделся и пошел за Надей. Она уже проснулась.

— А мой сыноч… гхм… мой сын еще там? Могу я его увидеть? — робко спросила она.

— Антонио сам скажет, когда мы сможем его навестить, — Платон наклонился к ней, поцеловал и прошептал: — Одевайся быстрее. Завтрак в ресторане уже заказан. У меня там очень важная встреча. Опаздывать нельзя.

Они с Надей едва успели пригубить кофе, как на террасе появился Мамикон в сопровождении неизменных «племянников» и яркой брюнетки с пышными формами. Платон невольно засмотрелся на аэродинамические изгибы, которые колыхались под белой блузкой.

— Соломоновна, ты? — Надя вскочила и бросилась к брюнетке.

— Ты ж моя рыба золотая! — та в свою очередь обняла Надю и расцеловала ее.

— Платон, познакомься: это моя лучшая подруга Виолетта Соломоновна. Вы уже виделись, но представлены друг другу не были, — Надя счастливо сияла, обнимая брюнетку.

— Очень приятно, — Платон поднялся и галантно поклонился.

— Наше вам с кисточкой, — Виолетта протянула ему руку и пощелкала пальцами.

Платон удивленно застыл. Он не понял, чего она хочет.

— Сейчас активно лобызаем мне ручку, не тормозим, — подсказала она.

Платон невольно рассмеялся и припал к ее руке.

— Чего-то он у тебя совсем дикий, шкильда, начинай дрессировать, — сообщила она Наде. — Ну как вы вообще себя имеете среди здесь в Венеции?

— Очень хорошо! Но Виолочка, что же ты не предупредила? — всплеснула руками Надя. — Я бы встретила.

— Ой, мое импортозамещенное Кутуньо — это такое швицер, то есть, хвастун. Оно мне сделало поездку, как тому Феде из песни, шо распевала вся Молдаванка: «Ехал Федя за Урал, та в Калифорнию попал. Ах, какой рассеянный зять Сары Моисеевны». Просто приехало с рулоном билетов на самолет на всю шоблу, то есть компанию, — она кивнула на «племянников», — и сказало, шёбы я не имела до него вопросов, но имела удовольствие. Так я таки смолчала, потому шо моя бабушка всегда имела сказать по этому поводу, шо молчать, жениться и повеситься никогда не бывает поздно.

— А мы хотели красиво сделать приятный сюрприз, — Мамикон в свою очередь галантно склонился к Надиной руке.

Платон увидел, как она вздрогнула, когда он деликатно поцеловал ей руку. Платону было неприятно наблюдать, как губы Мамикона скользили по коже Нади. Но он сдержался. Ничего. Это ненадолго.

Мамикон отодвинул стул, усаживая Виолетту рядом с Надей.

— Моя красавица будет кофе и немножко перекусить? — спросил он.

— Твоя красавица будет кохфэ и всего, шо умеют шкварить, то есть готовить в ентой забегаловке. Потому шо я сейчас буду жрать, как с голодного края, — сообщила Виола, двумя руками взялась за грудь и подбросила ее вверх, поправляя лифчик.

— Аааах! — воскликнул Мамикон, хватаясь за сердце. — Завтрак отменяется. Любезнейший, — он поймал за рукав пробегающего мимо официанта. — Можно мне снять этот маленький домик на часик-два? — он показал рукой в сторону трехэтажной гостиницы.

Официант непонимающе уставился на него.

— Он шутит, — сказал Платон официанту. — Не обращайте внимание.

— Таки здрасьте! Завтрак у него отменятся, — возмутилась Соломоновна. — Щаз! Я только шнурки поглажу. Мне таки надо этих голодных мучений? Домик снимешь потом. Сейчас пусть несут все, шо есть, и не трясут руками, бо больше просыпят.

Платон бросил осторожный взгляд на Чумного Доктора, который сидел за соседним столиком. Его лицо было скрыто маской, но Платон готов был поспорить, что его рот сейчас широко открыт. И хотя он не понимал по-русски, но язык жестов и мимика Виолетты внятно доносил до всех присутствующих ту мысль, которую она хотела выразить. Деловое настроение улетучилось, едва эта сладкая парочка — Мамикон и его пассия — появились на террасе.

— Так, сначала о деле, — Платон поднял с пола сумку и поставил на стол рядом с Мамиконом. — Открой, только не широко.

Мамикон кивнул одному из «племянников». Тот резво подбежал, открыл сумку и поднял, показывая ее содержимое. Сумка была набита толстыми пачками купюр по двести евро.

— Сколько здесь? — лениво спросил Мамикон, надкусывая тонкий блинчик.

— Твоя отмытая доля, — Платон глотнул холодной воды. — Два миллиона евро в сумке. Остальную наличку — тринадцать миллионов — возьмешь в «Лунном свете». Тащить это все сюда не могу. Сам понимаешь: только одна эта сумка весит десять килограммов. Вывозить отсюда будешь сам.

— Ладно, — улыбнулся Мамикон. — Как раз прикупил долю в транспортной компании. Как чуял.

— Ой, вэй! — Виола схватила салфетку и принялась нервно обмахиваться.