температура и она испытала сильное недомогание. На вопрос, что доктор думает о подобном лечении, тот ответил очень спокойно, сообщив суду, что камфорное масло используется врачами по всему миру как стимулятор для сердца, широко применяется также и в Соединенных Штатах, а потому в таком назначении нет ничего необычного.

Но самое интересное произошло, что называется, под занавес. Последним свидетелем защиты стал городской химик Канзас-сити доктор Уолтер Кросс (Walter M. Cross). Для защиты очень важно было посеять сомнения в точности и достоверности судебно-химических экспертиз, ведь без них всё случившееся в «резиденции Логана» можно было объяснять обычным стечением обстоятельств. И Уолтер Кросс с этой задачей справился прекрасно, причём не особенно даже покривив против истины.

Перво-наперво, Кросс справедливо указал на то, что при бальзамировании трупов используются весьма активные вещества широкого спектра действия и что после этой процедуры в теле должны находиться муравьиная кислота, формальдегид, многочисленные соли аммония. Развивая свою мысль, доктор указал на то, что циановые соединения весьма активны и потому он находит очень странным тот факт, что они были обнаружены после бальзамирования.

Выше было отмечено, что с точки зрения современных судебно-химических представлений обнаружение отравления циановыми соединениями спустя месяц и более со времени наступления смерти представляется задачей крайне затруднительной. Переводя с научной лексики на понятный язык – это представляется почти невозможным даже при нынешнем уровне развития техники. Как видим, доктор Кросс вполне оправданно усомнился в том же самом, только он посмотрел на проблему с другой стороны, оценив не время, прошедшее после отравление, а то, что микроскопические дозы яда должны были исчезнуть в результате реакций с бальзамирующими химикатами.

Далее свидетель защиты поставил под сомнение главный результат судебно-химических экспертизы в отношении Полковника Своупа, а именно – обнаружение в печени умершего смертельной дозы стрихнина. Кросс заявил, что доктор Вог неверно оценил количество инородных веществ, которые могли попасть в организм Полковника Своупа с лекарствами. В частности, Вог проигнорировал регулярное использование Полковником Своупом цинхонидина, который по своей природе являлся, как и стрихнин, алкалоидом. Эксперты обвинения должны были провести специфические реакции для стрихнина и цинхонидина и только после этого сделать вывод об истинном количестве попавшего в организм стрихнина. Однако доктора Хейнс и Вог сделали вид, будто Своуп вообще не принимал цинхонидин, что истине не соответствовало. По мнению Кросса, до 90% того, что Хейнс и Вог приняли за стрихнин, в действительности являлось или, говоря корректнее, могло быть цинхонидином.

И хотя доктор Кросс вежливо назвал судебно-химическую экспертизу по данному делу «неполной», всем было ясно, что он её фактически обесценил. Это был, безусловно, сильнейший удар по всем логическим построениям обвинения, причём нанесённый очень расчётливо и эффективно – в конце судебного процесса, то есть тогда, когда сказанное свидетелем способно лучше прочих фрагментов закрепиться в памяти присяжных заседателей.

Присутствовавшие в зале заседаний остались под сильным впечатлением от всего услышанного 5 мая и на следующий день многие газеты поместили развёрнутые репортажи о событиях того дня. Суд, начатый прокуратурой так солидно и уверенно, буквально на глазах переворачивался. Вернее, он не сам по себе переворачивался – его переворачивал Фрэнк Уолш.

Статья на 1-й странице газеты «Bismarck daily tribune» от 6 мая 1910 г. с говорящим заглавием «Городской химик утверждает, что экспертиза доктора Вога по поиску яда в желудке являлась неполной» рассказала читателям о разоблачительных для обвинения показаниях доктора Уолтера Кросса.

Прокурор Вирджил Конклин не зря опасался свидетелей защиты – они действительно сумели преподнести ему много неприятных сюрпризов. Перенос допроса «Мэгги» Крисман Своуп в целом оказался оправдан, теперь свидетель обвинения мог выступить после свидетелей защиты, что, как мы хорошо знаем, обычно не допускается, но… в данном случае судья Лэтшоу согласился нарушить правила и всё-таки допросить «Мэгги». Конклин после окончания вечернего заседания 5 мая не без пафоса объявил, что его «последний из важнейших свидетелей» завтра будет свидетельствовать в суде!

Слова эти были разнесены по городу безо всяких газет и утром 6 мая перед судебным маршалом Мейерсом собралось «не менее 50 женщин» без пригласительных билетов, требовавших допуска в зал заседаний. При этом зал уже был набит под самую завязку – люди стояли в проходах, женщины сидели на коленях мужчин в креслах, а самые молодые и энергичные влезли на подоконники, расположенные довольно высоко над полом. В общем, если читателю знакомо слово ажиотаж, то это был он!

Но как это часто случается в жизни, то, чего все ждут с особой надежной и предвкушением необычного, оказывается в действительности ничтожным, заурядным и совершенно пустым. В футболе в таких случаях говорят «разбег на рубль, удар – на копейку».

Показания «Мэгги» Крисман Своуп в суде практически ничего не добавили к тому, что стало известно в ходе процесса. Женщина отвечала сухо и односложно, она оживилась, пожалуй, лишь однажды, когда допрашивавший прокурор поинтересовался, каким человеком был Полковник Своуп? «Мэги» ответила, что у него было своеобразное чувство юмора, например, он шутил, что был готов умереть уже четверть века тому назад, но ему не хочется тратить деньги на собственные похороны. В остальном же её ответы выглядели краткими, формальными и, говоря по совести, не совсем искренними.

Например, «Мэгги» заявила, будто никогда не испытывала неприязни к подсудимому и никогда не пыталась оторвать свою дочь от него. Это была совершенно очевидная ложь, поскольку неприязнь «Мэгги» к зятю была широко известна и подтверждалась большим количеством разнообразных свидетельств, в том числе и самой Франсис Своуп-Хайд. Совершенно непонятно для чего «Мэгги» под присягой сказала так, как сказала.

На вопрос о том, что подозрительного она видела в поведении подсудимого, «Мэгги» уклончиво ответила, что тот выглядел «странно равнодушным» после смерти Мосса Хантона. Очевидно, это был не тот ответ, который рассчитывал получить прокурор, и потому последний поспешил уточнить: «Может быть, что-то ещё?» И «Мэгги», изобразив задумчивость, ответила, что Беннет Хайд как-то заявил ей, что смерть Полковника Своупа – это всего лишь вопрос времени. Поскольку и этот ответ не устроил прокурора, «Мэгги» опять помолчала и добавила, что после после того, как Полковник Своуп умер, она пригласила в свой кабинет дочь Франсис и Беннета Хайда для беседы. По её словам она внимательно следила за ними, смотрела в глаза и… и… и что же она увидела? Супруги показались ей странно спокойными, даже равнодушными.

Согласитесь, в качестве иллюстрации подозрительного поведения это выглядит как-то не очень убедительно, верно?

Свидетельница ни единым словом не обмолвилась о странной заболеваемости членов семьи брюшным тифом, о том, что этой болезнью заболела Люси Ли, приехавшая из Нью-Йорка в одном поезде с подсудимым, ничего не сказала о таинственной «пищеварительной капсуле» принесенной её сыном в ночь на 13 декабря – никаких упоминаний этих действительно подозрительных событий не последовало.

Честное слово, показания Марджори Крисман Своуп выглядят как своего рода «троллинг» обвинения. Свидетельница делала вид. будто не понимает, чего от неё ждёт прокурор и изрекала вслух какие-то нелепицы, мало имеющие отношения к сути судебного разбирательства. Показания «Мэгги» оказались совершенно беспомощны и совершенно не по существу. Так, например, она довольно долго говорила о том, что Полковник Своуп обсуждал с нею своё намерение завещать значительную часть имущества на благотворительность и её разговор на эту тему с Моссом Хантоном и Полковником состоялся 12 сентября, ещё до того, как доктор Твайман привёл в «резиденцию Логана» своих медсестёр… Эти детали были бы, наверное, интересны на суде, решавшим вопрос о признании, либо непризнании вменяемости завещателя, но в данном-то процессе речь шла об обвинении в убийствах!

Её показания оказались для обвинения совершенно бесполезны. И адвокат Уолш сие, разумеется, понял. Он не стал мучить свидетельницу долгим допросом, а поинтересовался фактически единственной деталью. А именно – тем, когда имел место и как протекал последний разговор «Мэгги»