произошло неожиданное. Со своего места подскочил прокурор Конклин, который буквально взорвался гневной тирадой, из которой можно было заключить, будто он обвиняет адвокатов Беннета Хайда в похищении стенограмм заседаний Большого жюри. Фрэнк Уолш моментально уточнил, правильно ли он понял своего vis-a-vis и тот действительно считает, что документы из здания суда похищены Уолшем либо кем-то из его работников?

Отчёты о майских 1910 года заседаниях суда по делу Беннета Хайда выходили с громкими, даже скандальными заголовками. Например, газета «Abilene weekly reflector» следующим образом предваряла свои статьи: «Защита в деле Хайда вскрывает шероховатости. Фрэнк Уолш выставляет чикагского учёного в плохом свете. Аутопсии проведены некачественно» и «Доктор Вог рассказывает об обнаружении яда. Последний свидетель обвинения по делу Своупа допрошен».

Прокурор сообразил, что сказал лишку и моментально сдал назад, заметив, что не говорил такого, а лишь сообщил суду об исчезновении стенограмм после того, как с них снимали копии по заказу Уолша.

Момент получился очень острый, по-настоящему скандальный. Судья Лэтшоу остановил заседание и подозвал к себе для совещания [без стенограммы] представителей сторон. После совещания было решено допрос доктора Виктора Вога закончить и нельзя не признать того, что это, пожалуй, был наилучший для адвоката Уолша сценарий. Адвокат сумел произвести на присяжных нужное впечатление и если не растоптал в пух и прах всю судебно-химическую экспертизу, то посеял очень сильные сомнения в её чистоте.

У обвинение остался последний свидетель, из числа заявленных – Маргарет Крисман Своуп («Мэгги»). Её надлежало допросить 5 мая, но в тот день она в суде не появилась, сославшись на недомогание. Чуть ниже мы скажем несколько слов о специфике поведения этой женщины, пока же автор позволит себе высказать предположение, что её неявка в суд 5 мая объяснялась отнюдь не плохим здоровьем – она была крепче иных дубов и прожила после этого суда ещё более 30 лет! – а прокурорской хитростью. Надо сказать, довольно прозрачной! Вирджил Конклин понял, что защита явно берёт реванш и в ходе майских заседаний адвокат Уолш сумел сильно подозвать мотивировочную часть обвинения. А ведь не надо забывать, что впереди были допросы свидетелей защиты! Их обвинению нужно было опасаться, там могло всплыть множество неприятных сюрпризов.

Поэтому прокурор Конклин решил оставить последнего свидетеля – «Мэгги» Крисман Своуп – в качестве эдакого «джокера» в рукаве. Дескать, пусть защита вызовет в суд своих свидетелей, а после них у обвинения будет возможность допросить «Мэгги» и под самый занавес процесса оставить у присяжных нужное впечатление.

Итак, 5 мая прокурор Конклин заявил, что допрос последнего свидетеля обвинения невозможен и суду не осталось ничего иного, как заняться свидетелями защиты. Таковых защита заявила 7 человек и показания некоторых из них оказались очень интересны и нам никак нельзя их не упомянуть.

Сильвестр Спенглер (Sylvester Spangler) на протяжении 7 лет являлся деловым партнёром Полковника Своупа и виделся с ним практически ежедневно. Это был, пожалуй, первый участник процесса, который рассказал о предполагаемой жертве убийства как о живом человеке, а не общественном деятеле или бизнесмене. Прежде всего, Спэнглер без обиняков назвал Полковника Своупа «алкоголиком» (дословно «hard drinker»), что, согласитесь, побуждало посмотреть на этого человека под неожиданным углом. Сильвестр уточнил, что Полковник пил постоянно причём на протяжении всей своей взрослой жизни, и пил виски, а не джин с тоником или пиво! В кабинете, дома, в гостях – везде, где появлялся – Полковник наливал себе виски и все разговоры вёл со стаканом в руке. При этом оставался деятелен и жизнерадостен, не жаловался на память, фонтанировал всевозможными бизнес-идеями и планами. В ноябре 1908 г. – т.е. за 11 месяцев до смерти – ему пришлось бросить пить под давлением окружения. Все беспокоились о состоянии его здоровья – доктор Твайман, «Мэгги» Крисман Своуп, племянники и племянницы – и все уговаривали его отказаться от вредной привычки.

Полковник отказался, но сделал себе только хуже. После ноября 1908 г. его здоровье стремительно покатилось «под откос» – он сильно похудел и ослабел. Спэнглер заявил, что Полковник несколько раз падал в обморок в его – Спэнглера – офисе. Кроме того, по меньшей мере один раз Томасу Своупу стало плохо в трамвае. Пытаясь поддержать резко понижавшуюся работоспособность, Томас стал по несколько раз в день принимать стимулирующие препараты. В качестве таковых он использовал пилюли со стрихнином и цинхонидином [цинхонидин (cinchonidine) – это аналог хинина, широко использовавшийся в первой половине XX столетия для лечения лихорадочных состояний различной природы]. Понятно, что называть такого человека здоровым – значит сильно кривить против истины.

Сам Полковник Своуп чувствовал себя очень нехорошо и неоднократно высказывался на эту тему. На вопрос, что именно говорил Полковник, свидетель уточнил: «Спэнглер, я очень слабый человек и это не может продлиться долго. Я могу прожить всего день или пару недель.» (дословно: «Spangler, I’m a very weak man and can’t last long. I may be here a day or two weeks.»)

Согласитесь, после подобных уточнений прежние рассказы о бодром и крепком старике, самостоятельно катавшемся на трамвае через полгорода, заиграли новыми красками, не так ли?

Другим немаловажным свидетелем защиты стал доктор Фрёлинг (F.W.Froehling, в газетах той поры встречается ошибочное написание E.W.Grochling), закончивший университеты в Берлине, Бонне и Лейпциге. В последнем он получил ученую степень доктора медицины, после чего переехал в США и на протяжении 13 лет работал в лучшей больнице Канзас-сити под названием «German hospital». Отвечая на вопрос защиты, свидетель особо подчеркнул, что во время своей работы в США неоднократно сталкивался с брюшным тифом и хорошо представляет особенности его протекания. Адвокат Уолш зачитал ему симптоматику заболеваний Полковника Своупа и Крисмана Своупа и поинтересовался, на что это похоже? Доктор Фрёлинг ответил, что описание соответствует ряду естественных болезней, а именно – уремическому отравлению (uremic poisoning), брюшному тифу (typhoid fever) и менингиту (meningitis).

Далее Уолш процитировал ту часть показаний медсестеры Келлар, в которых говорилось о заболевании Крисмана Своупа тифом и последующем улучшении его состояния, во время которого молодой мужчина и был якобы отравлен. Адвокат попросил доктора высказать своё мнение об услышанном. Фрёлинг заявил, что тифозные больные с температурой 106° по Фаренгейту (т.е. 41,1°С) практически не имеют шансов на спасение. Свидетель заявил, что утверждение, согласно которому Крисман Своуп, имевший температуру якобы 107,75° по Фаренгейту (~42,1°С) остался жив и пошёл на поправку, расценивает как совершенно невероятное. Фактически доктор указал на несоответствие показаний Перл Келлар известным медицинской науке данным. И тут нам остаётся лишь согласиться с мнением свидетеля защиты – температура тела от 41°С и выше – это температура агонии, больные с такой температурой не выживают! Поэтому, кстати, ртутные градусники градуируют именно до 42°С – указывать на шкале температуру выше просто незачем.

Это был очень увесистый камень в огород обвинения! Ведь показания медсестры Келлар играли важную роль в формировании у присяжных уверенности в том, что поведение Беннета Хайда было очень подозрительно, а его лечение – некомпетентно. И вдруг оказывается, что медсестра под присягой несёт какую-то чудовищную околесицу, утверждает нечто, совершенно невозможное с точки зрения медицинской науки! Всем было понятно, что Перл Келлар запуталась в цифрах, но… но если она напутала в одном, то где гарантия, что она не напутала в другом?!

Понятно, что обвинение отреагировало на появление такого свидетеля крайне нервно. При перекрестном допросе Фрёлинга спросили о симптоматике при отравлении стрихнином и доктор признал, что такое отравление по своим внешним проявлениям во всём аналогично тем заболеваниям [уремическое отравление и менингит], что он перечислял выше. Стремясь добиться от свидетеля хоть какого-то изобличающего Беннета Хайда утверждения, прокурор зачитал Фрёлингу фрагмент из истории болезни Маргарет Своуп [речь идёт о 22-летней Маргарет, а не о её матери!], в котором сообщалось, что подсудимый назначил ей инъекцию камфорного масла, которую сам же и сделал. После этой инъекции девушке стало плохо, поднялась