— Подожди. А кто сказал, что собранные таким образом деньги пойдут на джихад?

— Да он же и…

Араб запнулся на полуслове.

— Дошло?

— Мать твою…

— Когда до меня начало доходить, я примерно то же самое сказал. Твою мать.

— Но то же…

— Это бизнес, как говорят североамериканцы. Ничего, кроме бизнеса. Бизнес на крови.

Араб молчал, пораженный грандиозностью открывшейся ему картины. Это как увидеть нос трансатлантического лайнера, неспешно выплывающего на тебя из туманной тьмы.

Мы ничего не можем утверждать из этой записи. Все, что мы видим, — это то, как какой-то надевший маску человек, судя по виду бородатый, раздобыл где-то черный флаг — шахаду и автомат — и на этом фоне он убеждает какого-то купца уплатить ему или его людям двадцать процентов от прибыли. Вполне нормальный такой налог. Божеский.

Мы не можем утверждать, что это деобандист. Мы не можем утверждать, что это правоверный. Мы не можем утверждать, что это афганец. Мы не знаем, куда пойдут эти деньги, на джихад или на чей-то номерной счет. Все, что мы видим, — это то, как кто-то у кого-то вымогает немалые деньги. Остальное — наши домыслы. Мы видим человека в маске на фоне шахады и думаем, что это деобандист, хотя это, может быть, никакой и не деобандист. Наш мозг соотносит увиденное со знакомыми образами и автоматически характеризует попавший в поле зрения объект — это деобандист. И требуется усилие, чтобы сойти с накатанного пути и увидеть что-то другое.

А что, если это не деобандист? Если это никакой не талиб? Если это русский, долгое время отслуживший здесь, знающий язык, раздобывший изъятый флаг с шахадой и решивший подзаработать? Что, если это решивший подзаработать и знающий оперативную обстановку афганский полицейский?

Если мы предположим, что это русский, — то картина открывается совершенно грандиозная, Группа нечестных, решивших предать людей начала вымогать деньги у купцов под видом талибов и деобандистов. Денег у нее становилось все больше и больше, денег неучтенных. Все они могли работать советниками и втянуть в это подсоветных, возможно, целыми подразделениями: денег хватит, чтоб платить вторую зарплату. Постепенно, подбирая людей, подкупая их, избавляясь от неугодных, подкупая вождей племен — они могли и должны были стать некоронованными королями Афганистана. Тайной властью здесь.

Если это так, то война, которая здесь идет, никогда не закончится. Потому что война — это огромные деньги, которые они получают, двадцать процентов с каждого второго купца — это миллионы и миллионы. Им просто невыгодно заканчивать эту войну. Поэтому они могут вступить в контакт с местными талибами и организовать контролируемый террор. Ровно столько, чтобы посеять и поддерживать в головах страх, не больше и не меньше. Террор, выверенный с аптекарской точностью, ровно в той дозе, чтобы про него помнили, чтобы мы думали, что скоро победим и все будет тихо и спокойно.

Бизнес-террор.

У них должны скопиться немалые капиталы, просто огромные. Я подсчитал — оборот рынков составляет примерно три-четыре миллиарда золотых рублей в месяц прибыли — сейчас возьмем процентов десять, все-таки товара поболее стало. Отнимите двадцать процентов и прикиньте, сколько лет они получали эти деньги, месяц за месяцем. Это не англичане финансируют их — они могут сами финансировать англичан.

Становится понятно, почему мы не можем ничего сделать с террором, с его финансированием — а как мы можем сделать, если терроризмом занимаются те, кто должен с ним бороться? Становится понятно, как раз за разом раскрываются наши оперативные мероприятия — как им не раскрыться, если разрабатывают их те, против кого они направлены. Становится понятно, как проник на свою должность и оставался там полковник Ага, — да просто. Он был нужен кому-то именно такой. Командир афганского отряда смерти, связанный с настоящими деобандистами и талибами, чтобы при необходимости привлекать к делу и их.

Становится понятно, откуда у боевиков взялся «Шмель». Откуда произошла утечка об операции по обмену, которая едва не привела к их гибели. Кто и как раскрыл Аскера, воспользовавшись данными об активности его документа прикрытия — один из тех, кто сидит в Оперативной группе Генштаба и все это покрывает.

Становится ясно и жутко, как работает эта система. Мы ищем покусителя с пистолетом в кармане — но рядом с нами люди в форме и с автоматами, — и мы не видим в этом ничего плохого, это же наши товарищи. А товарищи ли? Откуда они узнают о том, каково состояние того или иного купца и сколько он может платить, — известно, откуда, из Бюро Статистики, из Министерства финансов — из официальных государственных источников. Как они могут охранять тех, кто заплатил, — известно как, кто же лучше может охранять, чем тот, кто и должен это делать? А если какой-то купец желает избавиться от конкурента — заплати побольше, и твоего врага бросят в тюрьму по обвинению в пособничестве терроризму.

Становится, наконец, понятно, почему наши действия отличаются сравнительной эффективностью по сравнению с действиями других организаций. У нас просто нет предателей изнутри.

Или… есть?

А безжалостная спираль мысли раскручивалась дальше, дальше…

Сколько офицеров через это прошли и где они служат теперь — это же готовое топливо для государственного переворота? Сколько из них может служить в гвардейских полках — это же смертельная опасность для Августейшей фамилии — не один, не два подонка в гвардии, а целый кагал разложившихся предателей?

Какое отношение эта тайная власть могла иметь к убийству Его Императорского Величества Николая Третьего Романова? Как через порядки охраны просочилась смертница? Почему ничего не дало полицейское расследование? Может быть, это одна из тех смертниц, которые подрываются здесь, в Кабуле. А почему бы и нет? Просто Николай что-то увидел, услышал, понял, что в гвардии что-то неладно. Они решили нанести первый удар. Или просто решили вступить в смертельную схватку за власть?

Что они могут предпринять сейчас? Сколько вообще их и куда они успели проникнуть? Какой информацией обладают?

— Ну?

— Мрази… — с убежденностью сказал Араб, — какие мрази…

— Еще какие!

— Что делать будем?

Я достал из коробки пакетик с карточками:

— Заряжай телефоны. Давай.

Следующий час мы провели в напряженной работе. Мы доставали мобильные телефоны, вставляли в них сим-карты и ставили на зарядку. Номера с коробок переписывали к себе в блокноты, которых было три: у меня, у Араба и общий — а саму коробку уничтожали. Вся эта работа требовала внимания и усердия — но мы это сделали.

Через час перед нами лежало около тридцати телефонов. Араб вопросительно смотрел на меня и ждал, пока я скажу, что делать дальше.

— Какова их ахиллесова пята? — спросил я и тут же сам ответил: — Связь. Им нельзя без связи. Они пишут флешки. Ты видел камеры на флешках?