– Насмехаешься? – глаза старичка зловеще блеснули. – Погоди-погоди. Посмотрим, как запоёшь через день-два.

Он пошёл прочь, шаркая ногами.

– Ну вот, и этот на меня осерчал ни за что, – посетовал Рун. – Лала, а ветерок ты не можешь поднять вокруг себя? Ветерок хорошо сушит. Быстро.

– Ветерок? Кажется, смогу, котик.

– Хочешь, подержу тебя сзади.

– Ну подержи. Только не заглядывай мне через плечо, Рун, – попросила Лала доверчивым голоском.

– Не загляну, – заверил он мягко.

Он взял её сзади за талию, и через мгновенье вокруг них задуло, шевеля солому на полу. Ветер был очень тёплый, свежий и приятный. Запахи мочи перестали бить в нос.

– Ой, прямо на глазах сохнет! – обрадовалась Лала.

– Ветер сушит лучше чем солнце, – кивнул Рун. – Да у тебя ещё и ткань такая тонкая.

Через минуту ветер стих. Лала повернулась к Руну, сияя личиком.

– Ну вот, теперь хоть не стыдно, – сказала она не без капельки смущения.

Рун смотрел на неё, улыбаясь. Лала смотрела на него.

– Что? – спросила она с ласковым очаровательным недоумением.

– Ты снова в хорошем настроении, вот что. А то плакала, не знал, что делать.

– Это ты мне осушил слёзки, милый, – довольно похвалила его Лала. – Исцеляют объятья сердечко феям объятий. Твои мне исцеляют всегда. Это удивительно, Рун. Всё дурное уходит. Даже тени не остаётся.

– Не переживаешь, что наказала начальницу?

– Если только чуточку, любовь моя, – Лала шагнула к нему и обняла сама. – Она нехорошая.

– Что мы будем делать теперь? Со всей этой тюремной романтикой? – со смесью юмора и озабоченности поинтересовался Рун.

Лала рассмеялась.

– Не думаю, что нам придётся что-то делать, – поведала она. – Обижать фею… это всегда имеет последствия. Надо просто подождать. Но мне немножко необходимо поколдовать. Можно, жених мой славный?

– Ты уже в темнице, дорогая невеста. Это само по себе наказание. Здесь штрафы не действуют, – пожал плечами Рун, любуясь на неё.

– Ты добрый. Спасибо, – расцвела Лала тёплой улыбкой.

Она немедля озарилась синим светом. Вдруг гнилая солома с пола исчезла, заменившись толстым слоем душистой свежескошенной полевой травы. Кружка превратилась в кувшин с соком, сухарь многократно увеличился в размерах и обратился свежевыпеченным яблочным пирогом на тарелке. Камера заблестела чистотой дворца, утратив всякие намёки на ароматы нечистот.

– Неплохо, – с уважением покачал головой Рун.

– Вот теперь можно и насладиться свиданием в темнице, – озорно заметила Лала. – И покушаем наконец.

– А долго нам здесь… наслаждаться? – осведомился Рун аккуратно.

– Не знаю, – беспечно ответствовала Лала. – Самим уходить отсюда нам не стоит. Иначе за тобой начнёт гоняться вся местная стража. Я не хочу, чтобы ты обрёл славу преступника. Пусть тебя выпустят. Они это сделают так или иначе. Надо просто подождать. Может до завтра. Вряд ли долее. Только ты слушайся меня, Рун. Я тебя научу, как себя вести. А ты делай так, и ничего не бойся. Мой великий врунишечка.

***

Рун и Лала лежали на куртке, расстеленной на подстилке из полевых трав, мирно беседуя о разном, когда к решётке явились четверо: старый тюремщик, два стражника, не те что прежде, незнакомые, и офицер из знати.

– Ты прямо с почётом его устроил, дед, – подивился офицер.

На лице у того нарисовалось глубокое изумление.

– Откудова это всё? – спросил он у пленника, впав в лёгкую прострацию.

– Всё так и было, – не моргнув глазом ответил Рун.

– Погоди-погоди, – недобро посулил старик. – Сейчас высекут тебя, отпадёт охота глумиться.

Он стал бренчать связкой ключей, отыскивая нужный. И стражники, и офицер смотрели на Руна с любопытством.

– Приказано тебя выпороть хорошенько, Нур-чудотворец, – сообщил офицер дружеским тоном. – А потом снова сюда, и будешь суда дожидаться. Месяц-другой. Палач уже ждёт. Пороли тебя когда-нибудь?

– Было дело, – кивнул Рун.

– Тогда должен знать, что это. Но ты как будто не боишься. Думаешь, чудеса помогут тебе избежать порки?

– Я к чудесам не имею никакого отношения, господин, – спокойно заметил Рун. Отломил кусок пирога, принялся неторопливо жевать, с равнодушием взирая, как старый тюремщик проворачивает ключ в замке.

– Что за чертовщина, – произнёс старик озадаченно. – Отпирается, но закрыт.

Он с ещё большим старанием принялся крутить ключ. Прошла минута, другая, а замок всё не поддавался.

– Что, никак? – осведомился Рун с искренним сочувствием.

– Я не могу его открыть, – сдался тюремщик. – Здесь какая-то чертовщина.

– Чудотворец, – благоговейно молвил один из стражников.

Другой сотворил знак оберега.

– Это ты не даёшь отпереть? – поинтересовался офицер со смесью недоверия и подозрительности.

– Я тут ни при чём, – покачал головой Рун.

– Выходи, а? – попросил офицер по-доброму, хитровато улыбаясь.

– Не, мне и здесь хорошо, – миролюбиво поведал Рун, откусывая пирог.

– А ежели я копьё принесу да ткну тебя через прутья?

– Не знаю, – Рун сохранил полное безразличие на лице, хотя внутри у него немного похолодело.

– Он за ведро воды бочкой окатил, что сделает за копьё? – осторожно высказал сомнения стражник.

– Чудотворец, – снова повторил другой.

– Я за пленников отвечаю. Не надо втыкать в них копья без приказу, – обеспокоился старик-тюремщик. – Будет приказ, тогда сколько угодно.

Офицер призадумался, устремив взгляд в пол.

– Зачем ты это делаешь, Нур? – спросил он вскоре с чистосердечной прямотой, словно вызывая на откровенный разговор. – Ты понимаешь, чем это всё закончится для тебя?

– Я да, – отозвался Рун. – А вы?

– Кто бы ты там ни был, ты не можешь быть выше власти. Ежели ты ей не подчиняешься, ты становишься ей врагом. Тебя уничтожат.

– Я очень даже подчиняюсь. Вот, сижу в темнице, – проронил Рун.

Офицер плюнул с досады, развернулся и пошёл прочь. Стражники поспешили за ним. Старый тюремщик ещё стоял какое-то время подле решётки, глядя пристально.

– Надо тебе что-нибудь ещё, Нур? – произнёс он вдруг спокойно, без своего прежнего гонора.

– Спасибо, сухари мне пока не нужны, – бесстрастно поставил его в известность Рун.

– Я домой к себе пошлю за едой, коли хочешь. Сноха сготовит, – предложил старик.

– Да не надо, спасибо, мы сыты, – теперь уже благодарно отказался Рун, указав кивком на остатки пирога.

Тюремщик удалился.

– Ох, не нравится мне это всё, солнышко моё, – тяжело вздохнул Рун. – Далеко всё зашло.

– Прости меня, мой смелый лев, – повинилась Лала, сияя. – Ежели бы я сдержалась, не обдала бы начальницу водичкой, ничего бы и не было.

– Да всё равно было бы. Ты тут ни при чём, – ласково заверил он. – Не повезло нам. Дождь, тебя ножки подвели, и ещё живность кланялась. Всё сразу так неудачно сложилось. Я надеялся, слухам не особо поверят, а тут пение. И всё, конец всем надеждам. Надо уходить из этого города. Сегодня, кстати, третья ночь минует. Так и так уходить время настанет, я обещал на три