Тишина. Приехали. Задержав дыхание, медленно выдохнул. Нехитрая гимнастика позволяла удержать себя в руках и сохранить холодный рассудок. С самого начала боялся, что кто-то из близких подцепит эту заразу. Димка… Черт…

— Так, не истери, — испугался сейчас не только за сына, но и за… девочку. — Лада как?

Беременность… Срок уже достаточный… Ковид… Свадьба, которая должна была состояться через неделю… Какая, к чертям свадьба, с ребятами всё бы обошлось…

— Какая Лада?! — снова заистерила в трубку Ленка. — Мне плевать, как она! Он из-за неё сейчас в реанимации. Если бы сделал правильный выбор, сейчас работал бы в частной клинике. В нормальных условиях. А не в этом гадюжнике. Константинов, ты, что, не понимаешь, он умирает!

Ещё одна любительница его фамилии. На секунду зажмурившись, из глубин своего терпения извлек последние его крохи. Не понимал упрямства бывшей относительно выбора старшего сына. А уж сейчас, когда молодые в поддержке нуждались…

— Так, хватит ересь нести, — голос прозвучал достаточно жестко. — И прекращай истерику. Сейчас не начало двадцатого года, двадцать первый на дворе. И организм молодой, здоровый. Справится. Еще раз повторяю, что с Ладой?

— Здорова твоя Лада! — не скрывая своей неприязни к озвученной личности, выкрикнула Ленка в трубку. — На карантине. Что ей будет, этой деревне!

Вроде успокоиться должен, а не получалось. Мысли крутились вокруг Лады. Как должна себя сейчас чувствовать девочка, зная о тяжелом состоянии человека, женой которого должна была стать всего через неделю. Не это сейчас нужно женщине, ждущей ребенка. А если еще многоуважаемая Елена Викторовна успела позвонить, и высказала хотя бы половину из того, что только что прослушал сам…

— Так, ладно, перезвоню позже, когда успокоишься, — скинул он звонок, потянувшись за брюками.

Вечер, точнее — ночь закончилась совсем не так, как планировалась. Мозг начал работать на обмозгование полученной информации, и выработки верного решения. Впрочем, какая выработка. Оно одним могло быть — его немедленное возвращение в Питер.

— Леш, что-то случилось? — садясь на постели, поинтересовалась Семёнова.

А он подумал о том, что, хотя бы одеяло могла набросить на себя… И почему его стала до такой степени раздражать её обнаженность, понять никак не мог. Был же период, заводила с пол оборота своей вот такой доступностью. Или — устал?..

— А ты не слышала? — обронил он, заправляя рубашку и застегивая брюки.

Разговор шел не на громкой связи, однако динамик у телефона отличный. Да и находилась Ларочка, во время их с Ленкой разговора, едва ли не у самого телефона. Звонок бывшей уж слишком заинтересовал.

— Ты куда? — не поняла она, кажется, только сейчас, наконец, обратив внимание на его сборы.

Недоумение длилось несколько секунд. Эта женщина, в самом деле, считала, что он завершит разговор, и ночь будет продолжена? Зная, что, как бы не гнал от себя страшные мысли, в любой момент может прийти сообщение о Димке…

— К себе, — обронил он, направившись к двери.

— Лёш…

— Лара, у меня сын в больнице, — остановившись и резко обернувшись, сообщил он на тот случай, если Лариса чего-то недопоняла. — С его девочкой — непонятно что. Ты же не думаешь, что я смогу с тобой вот тут и дальше продолжать кувыркаться?

Если эта женщина вообще могла думать о чем-то, кроме своего любимого секса, — мелькнула в голове мысль. И снова — необъяснимое раздражение в её адрес. А, может, первый и серьезный звоночек — завязывать пора? Ну, не его это, на самом деле. Или сам из состояния «куколки» вышел, наконец. Чувств, эмоций, нормальных отношений захотелось…

— Ты здесь причем?

Действительно — не понимала. А у него никакого желания не было что-либо объяснять. Время шло. Предстояло еще с билетами определиться. С Арциховским переговорить. Вот с кем еще предстоит пободаться. Ладно, выходной выпрашивал, а здесь…

— Это — мой сын, — отчеканивая каждое слово, с видимым спокойствием (истинные эмоции давно научился скрывать), проговорил он вслух прежде, чем закрыть за собой дверь с обратной стороны.

Арциховский, само собой, оказался не в восторге. Правда, к шантажу, в виде угрозы выйти из проекта, прибегать не пришлось. Договорились полюбовно. Оставшиеся эпизоды будут досняты на питерских площадках. В основном и остались-то — в интерьере.

Уже будучи в номере, собирая дорожную сумку, набрал Ладу. Ответила не сразу, что подержало в напряжении. В голове молниеносно пронеслись варианты, по которым могла молчать: скачок температуры, резкое ухудшение самочувствия, нервный срыв… Черт, от Гарбузовой, похоже, передалось. Холодное спокойствием лишним сейчас, точно, не будет!

— Узнала? — спросил, когда, с четвертой попытки — дозвониться, наконец получил ответ. Стараясь выдерживать беспристрастный тон, продолжал, — Отлично. Как ты? Только — честно.

«Нормально, температуры нет. Сказали — на карантине». — Обе эти фразы будет крутить в голове всё время перелета до Питера. Несмотря на то, что голос Лады звучал вполне уверенно и спокойно, вселяя некоторую надежду на благополучное завершение истории с Димкиной госпитализацией, непонятное беспокойство не покидало ни на мгновение. Девочка не должна была заболеть. Никак. Нельзя. Только от него, к сожалению, в данном случае ничего не зависело.

— Это — хорошо, — продолжал он, поддерживая разговор. В какой-то момент появилось ощущение, что для Лады их крайне важен. Впрочем, если девочка сейчас совсем одна… Психологическая обработка с этим ковидом прошла сумасшедшая. Люди в панике оказываются, получая подтверждающие диагнозы. А здесь, хоть и медик сама… — Что с Димкой, знаешь?

О сыне заговорил намеренно. Наверняка Лада «крутит» в голове о парне, а как повернуть разговор в нужное русло — не знает. А может и сама боится. Они же оба привиты… Черт бы побрал еще эти прививки. Как к тем относиться, понять никак не мог. С одной стороны — дело вроде нужное. С другой— еще одно подтверждение их бесполезности… По крайней мере, на его взгляд, простого обывателя.

— Очень высокая температура. Задыхаться начал. В реанимации сейчас, — голос дрогнул, и Константинов испугался, как бы не расплакалась. Сдержалась, затем выдав, — Алексей Петрович, если он умрет…

— Так, Лада, давай держать себя в руках. Думаю, стимул выкарабкаться у него есть. Я сегодня первым рейсом вылетаю к вам… — на ее попытку воззвать к его благоразумию, напомнив о его работе, распространяющемся