в штатском. Потому что по форме можно было бы определить – в какой стране мы находимся. Хотя сегодня само название работников органов охраны порядка – полиции – тоже интернационально. Фиг разберешь, в какой ты стране. Полиция – она и есть полиция. И далеко в Африку ходить не надо. Универсальность… А дяди Степы-милиционеры остались в далеком прошлом…

Эти работнички порядка шарили по всей моей комнате. А я все время ощупывал пакет у себя под рубашкой, словно кто-то мог его вытащить.

Андреев быстро пробежал глазами по прощальному письму Дункан. И оно ему не понравилось. Он впился в меня рыбьим взглядом.

– М-да, Гиппократ. Влипли вы, похоже.

– Да сравните ее почерк! Сделайте графологическую экспертизу. И потом уже будете меня в чем-то подозревать.

– Да ни в чем я вас не подозреваю! Вы не настолько тупы, чтобы отравить Дункан у себя на диване. И еще подделать прощальное письмо. Все гораздо хуже.

– Что значит – хуже? – Я похолодел.

– Ну не нравится мне это письмо. Не нра-ви-тся! – по слогам повторил Андреев. – В связи с вами не нравится. Дункан была человеком ненадежным. Почему вдруг она письмо написала – вам? Словно доверилась – вам? Это более чем странно.

– Ну хорошо, вы слышали наш вчерашний ночной разговор?

– Да, прослушал, – сухо ответил Андреев. – Бред какой-то. Какие-то массовые убийства. Какие-то чужие дети…

– Вот и я про то же. Бред! И этот поток бреда она от души вылила на меня… Потому что Туполев был изрядно пьян и сам нес такой же бред. Бред на бред – как-то не очень. А Клеопатру она терпеть не могла. Вот я и попался ей под горячую руку. Вернее, под горячую голову.

– Ладно, я с этим еще разберусь, – хмуро сказал Андреев.

И мне его хмурость не понравится. Похоже, он серьезно с этим будет разбираться. Только бы они не заметили, как я вытащил пакет. Только бы не заметили.

В коридоре послышались шум и крики. Я узнал истеричный голос Туполева. Наконец он прорвался сквозь кордон полицейских.

– Не верю! Черт побери! Не верю!

Он затормозил посередине комнаты и замер как вкопанный. Именно как вкопанный – такое понятное выражение. На диване так же мирно лежала девушка в белом. И на лице ее прочитывалось явное облегчение.

Туполев всхлипнул. Приблизился вплотную к дивану. Погладил Дункан по волосам.

– Уже верю, Дункаша. Ну зачем же ты так… Так кардинально. А вот я бы не смог. Так кардинально. Может быть, по-другому. Может быть… Как-нибудь… Эх, Дункаша, если бы я тебя полюбил, может, все бы и не так вышло. Все бы вышло не так.

Туполев еще что-то долго бормотал словно в бреду. Его увел какой-то санитар скорой помощи. А на пороге возникла Яга… Как же я давно ее не видел! Мне казалось, тысячу лет. А всего… Всего-то прошли сутки. Целые сутки – как целый век… После смерти, после любой смерти, время кажется совсем другим. Оно делится. И сутки становятся веком. А миг – сутками.

Я перевел взгляд с девушки в белом, которую уже ничего не тревожило и никогда не потревожит (какое страшное слово – никогда, или, напротив, счастливое?). Я перевел взгляд на Ягу, которой неслыханно обрадовался. Особенно меня умиляла ее голубая маечка с мордочкой Микки Мауса и надписью под ним: «Хеппи-энд»… Да, мне нравилась девушка в белом, но теперь я люблю в голубом… К черту смерть! В конце концов, не знал я эту Дункан! Кто она такая?! И никогда она мне не нравилась. Да и смерть я не люблю. Я люблю жизнь! С надписью: «Хеппи-энд»… И я подмигнул Яге. Совсем некстати и неподходяще для похоронного случая.

А Яга отвела в сторону Андреева и о чем-то долго с ним шушукалась, многозначительно поглядывая в мою сторону. Похоже, она втиралась к нему в доверие.

– Ладно-ладно, – прогудел, смирившись, Андреев. – Мы уходим.

Андреев приблизился ко мне и протянул руку для рукопожатия. Жаль, в другой руке он не держал белый шарик.

– Я еще поговорю с тобой, Гиппократ. Но, похоже, все чисто. Ведь мы были свидетелями, как ты на операционном столе разобрался с Аристидом. Тут вопросов быть не может. Так что… Да, его сразу же похоронили, так что не волнуйся. Хорошие были похороны, правильные, со всеми почестями. И Аристид лежал, как живой. Но нет – мертвый ушел в землю, ничего не поделаешь, ничего… А на похороны я не позвал тебя, потому что для первого раза и так на тебя много всего навалилось. Похороны жертвы – это вообще тяжкое бремя. Потом-то ты попривыкнешь… Всякое бывает. Но для проверочного случая… В общем, я тебя пощадил.

– Похоронили?

Нет, этот день, вернее – век, никогда не закончится. Сколько еще испытаний выпадет на меня сегодня?..

– Похоронили. Уже? Зачем? Почему? Кто? Когда? – машинально повторял я вопросительные слова. Все, которые знал.

– Остановись, Гиппократ. Остановись. Я понимаю, столько стрессов за один день. В общем, Клеопатра права. На сегодня я вашу обитель печали оставлю в покое. Что ж, начали со здравия… Придется закончить за упокой. Ничего не поделаешь. Я распорядился еще вам выпивки доставить. Хорошей выпивки, качественной. И икры. Свеженькой… Так что… В общем, ребятки, что я могу еще для вас сделать? Икра и коньяк – не самое худшее завершение дня. Даже на похоронах. Главное, чтобы завтра утром еще какой-нибудь труп не обнаружили в вашем жилище.

А вот еще один труп не помешал бы. Я с ненавистью взглянул на Ягу. Мои глаза стреляли. Опять дурацкая метафора! Но, клянусь, на этот раз метафора могла вот-вот стать правдой. И мой взгляд мог ее убить не понарошку. Она это почувствовала и вовремя отвернулась. Лгунья! Предательница! «Шестерка»! Подставить меня под убийство! Она же обещала, клялась, что Аристиду ничего не грозит. Такой парень! Единственное светлое пятно в этом мраке! И его… Никто иной! Я! Я! Собственными руками! Это она все подстроила! Она давно работает на них. И теперь, теперь окончательно повязала меня. Ну уж нет! Лучше уж как Дункан! Только не с ними! Никогда!..

Я выскочил за дверь, грубо толкнув Ягу. Она еле удержалась на ногах.

– Гиппократ!

Ее голос пытался остановить меня. Но я стремглав бросился к лестнице. И забежал в столовую. Что ж! Икра и коньяк! Пусть будет так. Больше я ничем не могу помочь ни Дункан, ни Аристиду. Ни себе. Сегодня я не меньше мертв, чем они. И мне моя смерть уже начинала нравиться. Я начинал смаковать ее вместе с коньяком и икрой,