– И последний вопрос, Джейк… – проговорил я. – Какую сумму вы выделили по своему завещанию на всю эту четверку женщин-скайдайверов[39]?

– Пятьдесят миллионов американских долларов, – печально проговорил О'Гар. – По двенадцать с половина миллиона на каждую.

Я вскочил с кресла.

Домашний адрес Фомича у меня был: город Чехов, улица Пионерская, дом пять, квартира три. Знал я и то, что зачастую он проводит время, в том числе ночи, на работе. Катя говорила, что у Фомича есть резиденция на аэродроме в Колосове. Что ж, надо ехать, тем паче, Колосово и Чехов расположены почти рядом.

Пора было брать гада и раскалывать его.

– Куда вы? – полюбопытствовал америкашка, когда я поднялся.

– К Фомичу.

– Я с вами, – не раздумывая, сказал он. – Хочу смотреть ему глаза.

Мне положительно нравился этот заморский гость.

Я подошел к Кате – она по-прежнему сидела, уставясь в пространство, в каком-то горестном оцепенении. Перед ней стоял нетронутый стакан воды.

Подсев к ней, я по-братски, утишающе, положил руку на плечо. В двух словах обрисовал ситуацию. Кажется, она понимала – и не понимала: слишком много свалилось на нее в последние дни.

В конце я сказал:

– Мы с Джейком едем за Фомичом. Я завезу тебя, – это «тебя» вырвалось непроизвольно: я очень жалел ее, – я завезу тебя домой.

– Нет! – почти испуганно вскрикнула она. – Нет!

– Дьячков здесь ни при чем…

– Нет! – проговорила она и по ее лицу пробежала гримаса отвращения. Она добавила твердо: – Я поеду с тобой! С тобой и Джейком!

Джейк махнул официантке, крикнул:

– Bill, please![40]– и сделал жест, обозначающий, что он платит за все выпитое нами четверыми, вместе с господином Дьячковым, включая нетронутый Катин стакан минеральной воды.

После ярко освещенной, праздничной, рождественской Москвы Симферопольское шоссе казалось провинциальным трактом. Коварный снег маскировал колдобины. «Восьмерка» то и дело с грохотом проваливалась в ямы, и Паша всякий раз шевелил губами, беззвучно ругаясь. В стылой январской темноте мелькали фары встречных грузовиков. Неуютно, тряско было в машине…

Джейк, который так и не привык к американским горкам русских дорог, сидел, вцепившись в пристяжной ремень. Катя сжалась на заднем сиденье. Она была довольна, что машина шла на большой скорости. Ветер громко бился в обшивку салона и избавлял от необходимости поддерживать разговор.

Да говорить было не о чем. Ей оставалось только признаться в поражении. В поражении «по жизни».

Признаться в том, что ценности, которыми она так дорожила, – и любимое парашютное братство, и любящий муж, – оказались пустышкой. В том, что Фомич, которого она всю жизнь считала настоящим другом и чуть ли не крестным отцом, променял ее доверие (и почти дочернюю любовь) на американские миллионы…

…Но Андрей был самой болезненной, незаживающей раной. Она могла ждать подвоха от кого угодно – но только не от спокойного, домашнего, влюбленного в нее и в науку мужа. Катя и выбрала-то его, в числе прочих его достоинств имея в виду, что такой – никогда не изменит. Будет предан и надежен всю жизнь.

И как безнадежно она, оказывается, ошибалась…

Перед глазами против воли мелькали яркие, праздничные картинки. Вот Андрей будит ее в холодной парижской мансарде. Прижимает к теплым со сна щекам букет хрупких фиалок. Ставит на кровать коробку – из целлофанового окошечка выглядывают ее любимые эклеры…

Вот они с Андреем вместе выбирают мебель для спальни. Для их собственной спальни в московской квартире. По вечерам листают каталоги, а все субботы проводят в магазинах. Азартно спорят о цвете и стиле спальных гарнитуров. В одном из дорогих салонов Андрей озабоченно шепчет ей на ухо: «Бог с ним, со стилем! Главное, чтобы кровать была крепкой… Ты ж понимаешь…»

Катя отгоняла воспоминания. Она пыталась разозлиться. Вспомнить те эпизоды, когда Андрей бывал несправедлив, груб, несносен. Но память ее не слушалась. В голове проносились иные картинки: его теплые объятия ледяными январскими ночами. Его изысканные салаты: из креветок с сырным кремом или мидий с зелеными яблоками. Как по-мальчишески гордо, желая обрадовать ее и удивить, подавал он их к столу… И как азартно разгадывал кроссворды – и был единственным человеком, который знал ответ на любой вопрос… И как он никогда не повторялся в своих изящных комплиментах…

И он! Он – ее!.. Да, он ее бросил. Променял на паскудную, размалеванную Машку. Предпочел Машкины ужимки, неоконченную среднюю школу и ее хрипловатое: «Аб-бажаю умных мужчин!»

Вот и возомнил, что он и правда умный. Купился на дешевку. Помчался на запах перегара и «Красной Москвы».

«Кому сейчас нужны умные женщины? – терзала себя Катя. – Кто из мужиков оценит скромную элегантность и диоровскую косметику, которой и на лице незаметно? Куда как эффектнее нацепить облегающий костюмчик из красно-орущей синтетики и размалевать морду килограммами польской косметики…»

Прав был Фомич, который сказал когда-то: «У женских команд век короток. Подружили, попрыгали вместе – потом раз, возник мужик на горизонте. И все, дружба побоку. Начинают бороться. Отбивать друг у дружки дичь».

Хорошенькая же у них получилась команда! В лучших традициях бабских склок. Еще тогда, в девяностом году, Настя увела у Вали ее драгоценного Гошу. А сейчас, десять лет спустя, Маша соблазнила ее, Катиного, мужа. И в тот же день погибла. Шведская семья прямо получается! С элементами мексиканского сериала…

Впрочем, чего ждать от команды, у которой был такой замечательный тренер. Который принялся методично истреблять «своих любимых девиц» – так он их когда-то называл… Ну что ж, оказалось, что любовь – любовью, а денежки-то врозь…

С доказательствами, которые привел Павел, спорить было трудно. Почти невозможно… Но Катя до сих пор не могла поверить в то, что Фомич – преступник. Может, все-таки не он? Но – Настя и Маша мертвы, Валя – в реанимации. Значит, остается только она… И он.

…И еще Кате было очень стыдно перед Джейком. Стыдно за их команду, за аэродром – и за свою страну, если уж говорить красиво. Русские пытаются дорваться до капиталов американского миллионера… В погоне за богатством годится все! «Эти русские» готовы пойти на любые жертвы! Одна, другая смерть! Выстрелы, покушения, пожары!.. Ах, право, что за мелочь в сравнении с чековой книжкой с семизначными долларовыми цифрами!

Бедный Джейк, дурачок… Он всегда был романтиком. Верил в любовь, дружбу, взаимовыручку. Он попытался остаться романтиком и в своем завещании… Что, Джейк, получил?!

У Кати аж щеки заалели – хорошо, что в темноте не видно. До чего же неудобно!.. Как неловко, как некрасиво!.. Стыдно перед милым, уютным, великодушным Джейком…