– Она крутила с ним роман, – сказал Рот, когда мы пошли назад, направляясь к входу в дом, у которого нас ждал автобус. Вдруг он загадочно добавил: – Это все объясняет.

– О чем вы говорите? Что именно объясняет?

Он посмотрел на меня без злости, без разочарования и вообще без каких-либо эмоций, вполне простительных оскорбленному супругу, – скорее со странным для ситуации выражением победителя.

– Не важно, – ответил Рот. Опустив глаза, он пошел к присяжным, выстроившимся у автобуса.

В который раз он повторял это: изрекал слова с таким видом, будто они что-то объясняли, и тут же, мгновением позже, продолжал играть свою роль, словно сказанное ничего не значило. Его поведение казалось продолжением того, что произошло за последние несколько месяцев. В первое время Рот протестовал, утверждая свою невиновность. Затем пришло осознание факта, что давно знакомые люди подозревают его во лжи. В журналах появлялись нелестные статьи, в которых на поверхность вытаскивались тайные истории, вроде бы дававшие мотив для убийства жены. Здание суда осаждали толпы, хором кричавшие о виновности Рота. Такое не могло пройти бесследно.

Стэнли Рот казался старше, много старше, чем при нашей первой встрече. Избороздившие лоб морщины углубились, став более выраженными. Руки, едва дрожавшие несколько месяцев назад, часто и заметно тряслись. Став одним из самых известных людей Америки, он почти ни с кем не общался, за исключением меня и Льюиса Гриффина. В полной изоляции, один, Рот работал долгими ночными часами, больше и больше уходя в вымышленный мир, в котором, как того требовал жанр, все обстоятельства казались тесно и неизбежно связанными одно с другим.

Выставляя Рота в качестве свидетеля, призванного действовать к собственной выгоде, я особенно боялся приступа случайной злости или смущения во время перекрестного допроса. Я готовил Стэнли Рота к подобной ситуации, но бывали моменты, когда на него находило вдохновение, и Рот пускался в странные и маловразумительные спонтанные монологи, с жестокой определенностью утверждавшие, как и по какой причине была убита Мэри Маргарет Флендерс.

Что лишний раз доказывало, как мало я знал Стэнли Рота.

– Будьте любезны назвать имя. Разборчиво произнесите фамилию для записи в протокол, – сказал я, как только Рот принес присягу свидетеля и сел в предназначенное для него кресло.

Все места в зале были заняты. Репортеры, часть от обычного корпуса, ежедневно допускавшегося на процесс, напряженно подавшись вперед, сидели на краешках скамей с блокнотами на коленях. Уже давший показания Джек Уолш прошел в суд, пользуясь своим правом отца жертвы. Льюис Гриффин, твердый духом, единственный оставшийся надежным другом Стэнли Рота, как всегда, занимал, словно зарезервированное для него, место в первом ряду. Гриффин сидел позади стола защиты, теперь пустого, возле которого рядом с незанятым местом Стэнли Рота стоял я. Рядом, за другим столом, расположилась Анабелла Ван Ротен. Заместитель окружного прокурора сидела, опершись локтями о стол и опустив подбородок на руки. Сложенные указательные пальцы подобием острия упирались в нижнюю губу.

Едва приоткрыв глаза, секретарь суда взглянула на часы.

– Мистер Рот, это вы убили вашу жену?

– Нет, – твердо ответил Рот. Он выглядел сосредоточенным и в первый раз за все время суда был целиком увлечен действием.

– Мистер Рот, хотя бы однажды вам случалось бить или иным образом нападать на жену?

– Да, случалось.

Не выходя из-за стола защиты, я сделал пару шагов в направлении скамьи присяжных и попросил описать, что именно он сделал и при каких обстоятельствах.

Когда Рот ответил, я задал новый вопрос, стараясь подчеркнуть чрезвычайность события, форсировавшего акт насилия.

– Это случилось, когда вы впервые услышали о беременности жены? В день, когда она сделала аборт?

– Да, – печально и с сожалением сказал Рот. – Она ничего мне не говорила, ни единого слова.

– Она знала, что вы хотели ребенка?

– В этом состояла причина… основная причина нашего брака. Да, она отлично знала, что я хотел ребенка. Она понимала, что я хотел этого больше всего на свете.

– Если бы она сообщила, что собирается сделать аборт – из-за карьеры или по иной причине, например, сказав, что не готова иметь детей, – что бы вы сделали в этом случае?

Рот ответил не сразу.

– Не знаю, – после размышления признался он. – Если бы она сказала, что хочет подождать – например, год или какой-то другой конкретный период времени… Если бы поговорила со мной, сообщила, когда именно хочет родить, что ж… может быть. Но… если бы она оставила вопрос открытым, в таком случае – не уверен. Не думаю, что наш брак мог пережить такое.

– Но ведь она не говорила с вами про аборт? Она просто сделала его. Узнав про этот факт, вы пошли на конфронтацию с женой до такой степени, что в конце концов ударили ее. В тот момент, нанося удар, вы действительно хотели сделать ей больно, не правда ли?

– Да, хотел. Признаю. Я был в ярости. Будь я моложе, сильнее или еще резче… Возможно, в таком случае… она пострадала бы куда сильнее. То, что она сделала, казалось слишком оскорбительным – больше всего, что она делала раньше, – горько признался Рот. – Я был не прав, но в тот момент об этом не думал. Хотелось причинить ей ответную боль.

– И потом, после того как вы нанесли удар, она вызвала полицию?

– Да. Я сказал, чтобы она так сделала. – Рот на секунду замялся. – Нет, не совсем так. Я кричал: «Вызывай полицию!» Мы оба кричали. Разве это не ужасно? – Рот искоса взглянул на присяжных. На его лице отразились смущение и досада. – Взрослые люди, получившие от жизни все, что только можно желать, кричали друг на друга, как капризные дети… Мы оба вели себя недостойно, – сказал Рот.

Наморщив лоб, он опустил взгляд и уставился на свои руки. Помолчав секунду, вздрогнул, будто подумав о том, что сделал.

– Она кричала. – Рот говорил, продолжая смотреть на свои руки. – Говорила, вызовет полицию. «Услышишь, как мир заговорит о великом Стэнли Роте», – обещала она, стараясь поквитаться со мной. «Арестован за избиение жены!» – Рот поднял голову. Затем пожал плечами и безнадежно махнул рукой. – Я и сказал: «Давай вызывай!» Хотелось скорее оказаться в суде, чтобы поведать одуревшим поклонникам: ей гораздо дороже внешний вид, чем шанс завести собственного ребенка.

Глядя в зал широко раскрытыми глазами, Стэнли Рот сидел в свидетельском кресле, положив руки на подлокотники. Его лицо приняло спокойное, даже задумчивое выражение.

– Кажется, не скажи я эти слова, она бы не позвонила. Наверное, я сам подтолкнул. Мэри Маргарет не терпела только одного: когда угрожали последствиями ее собственных поступков. Пожалуй, она вообще была самой своенравной из всех, кого я знал. Именно это качество позволяло ей так хорошо смотреться на экране. Перенося личное на все, что ее окружало, Мэри Маргарет заставляла думать, будто в кадре нет никого, более достойного внимания.