главное, что он сумел сохранить силу, которую после короткого периода анархии и растерянности, снова смог собрать в своих руках. Именно здесь, да.

Я оценила оставшееся нам расстояние, мазнула взглядом по часикам на запястье и прибавила шаг, решив все-таки опереться на локоть Барятина. Армейские и флотские терпеть не могли опозданий, это я усвоила еще когда мы с ними сотрудничали на ниве сильной механики.

А уже у входа в здание управления, прикинув, что мы все-таки успеваем, я остановилась и огляделась еще раз, убеждаясь, что все это мне не снится. И ровная, бликующая под холодным утренним солнцем гладь искусственной гавани, и крики чаек над ней, и йодистый морской воздух вокруг… И грозная техническая мощь, собранная здесь. А потом шагнула к лестнице, ведущей от входной двери сразу на второй этаж. Ступила, все еще заботливо поддерживаемая под локоток, на синюю с красной каймой ковровую дорожку, поднялась на два невысоких, выстроенных под углом мраморных пролета и оказалась прямо напротив выкрашенной в белый филенчатой двери. «Как в больнице» - подумалось мне.

- Как в казарме, - эхом откликнулся Эльдар, заставив вздрогнуть. Неужто выучился мысли читать?

Коротко постучав, он, не дожидаясь ответа, распахнул створку и пропустил меня в маленькую, но очень светлую приемную с огромным окном на залив:

- Госпожа Зарвицкая и князь Барятин, - без лишних церемоний назвался он поднявшемуся навстречу адьютанту.

Но присесть нам не предложили. Невысокий и немолодой офицер с очень ровно подстриженными усами, выйдя из-за письменного стола немедленно распахнул перед нами вторую точно такую же дверь, ведущую куда-то дальше:

- Прошу. Вас уже ждут.

Глава тридцать восьмая

Когда мы вошли, Дробышев уже был в кабинете – что и понятно. Во-первых, так заранее и договаривались, что каждый придет на эту встречу сам. Ну а во-вторых… Перед общей беседой хитрый змей наверняка захотел с адмиралом посекретничать и кое-что обсудить, вот и явился чуть раньше.

Увидев нас, он тут же обманчиво легко поднялся, хотя при ярком дневном свете, бившем сквозь кисейную штору, было заметно, насколько нездоровый у него цвет лица. Из давних еще оговорок Аршанина, как раз тогда и сумевшего утащить из охранного отделения кое-какие бумаги, я знала, что во время событий годичной давности Ивану Антоновичу и самому довелось на пару дней стать клиентом собственных подвалов. Похлебать этой кухни изнутри, так сказать. Возможно, в той же самой камере, где держали отца и Рому. Или в соседней. Или… Неважно! Важно, что он-то в итоге выбрался, сумев от души отблагодарить тех, кто лишил его здорового румянца, а они нет. Их потом, когда глава охранного отделения снова занял свой кабинет, привезли и выдали домашним для похорон…

Я на секунду зажмурилась от накативших эмоций, а потом сочла это хорошим и уместным напоминанием, что терять мне уже нечего. И привычным усилием воли сумела-таки справиться с собой – как раз к моменту, когда Дробышев закончил лобызать мне пальцы:

- Счастлив видеть, Елизавета Андреевна. Разрешите представить вам адмирала Шерстакова.

Тот чуть приподнялся в кресле, обозначив поклон, но выбраться из-за стола даже не подумал. Я же, наоборот, старательно соблюдая этикет, приторно улыбнулась и исполнила образцово-показательный книксен – на зависть любой из своих подружек по гимназии. Флотский отчетливо поморщился, уловив неприкрытый намек на чьи-то дурные манеры – глупым он не был. Напротив, чтобы суметь создать это свое государство в государстве, да еще и удержать его в столь непростое время, он должен был быть дьявольски умен. И был, да. Рома, имевший с ним дело, именно это и утверждал. А вот внешне… Внешне адмирал предпочитал носить маску простачка. Коренастый, полноватый, с гулким, сорванным еще в юности голосом и странной для его происхождения и воспитания манерой не стесняться в выражениях, из-за которой несколько раз терял чины и звания, начиная все чуть ли не с нуля. Бендюжник. По слухам, это прозвище он придумал себе сам и очень радовался, когда его так называли. За глаза, разумеется. Лесть в лицо Шерстаков терпеть мог.

Пока я разглядывала адмирала, он успел обменяться коротким рукопожатием с Барятиным и пригласил нас присаживаться. На том скудные запасы его светской вежливости оказались исчерпаны, и когда худой, словно линялый Дробышев напомнил, что всем собравшимся здесь можно и нужно говорить откровенно, адмирал тут же уставился на главу охранки с недоумением:

- Откровенно? Тогда, может, скажете мне – откровенно – что вообще происходит? К чему мне здесь эти странные гости?

Занятно, но никто из присутствующих от такого не растерялся.

Иван Антонович словно вообще ничего не заметил – даже бровью не повел, Барятин откинулся в своем кресле с видом критика на премьере – только бинокля и не хватало, а мне… мне, честно говоря, было смешно. Рома когда-то любил развлекать нас баечками про адмирала, половина из которых, уверена, была просто анекдотами, но вживую оно оказалось и в самом деле… талантливо.

- А эти гости, видите ли, - как ни в чем не бывало пояснил Дробышев, - вполне разделяют некоторые ваши взгляды и воззрения.

- И что? – резко обернулся к нему хозяин кабинета, перестав рассматривать нас с Эльдаром. - Полагаете, без них я не найду, с кем на такую тему поболтать? Особенно дама… К чему она здесь?

Я успела отреагировать первой, на секунду опередив с этим Эльдара:

- Ну, если уж мы тут и в самом деле откровенно, то «особенно дама» – сильный механик.

Вот теперь на меня смотрели действительно с интересом. Неприкрытым, без всякой игры. Не потому, что я сказала нечто ему неизвестное, здесь я не обольщалась, а потому что вообще это сказала.

Дробышев же слету подхватил мою реплику, продолжив:

- …способный уже сегодня поднять в воздух несколько ваших завалившихся монстров, - ткнул он за окно в сторону пришвартованных дирижаблей. – Вон тех.

И пока Шерстаков переваривал новость, развернулся ко мне:

- Сколько из них вы способны поднять, Елизавета Андреевна? Пару? Тройку? Больше?

Я сделала длинную паузу, словно всерьез размышляя и даже что-то про себя прикидывая, но в итоге бросила с расчетливо небрежным видом:

- Все. Я подниму их все. Правда, не сразу, дня за два.

Хмыкнул только Эльдар, привыкший к моим выходкам и с самого начала как раз чего-то такого и ожидавший.