— Смотрите-ка, кто там, — оживился сержант Трой.

— Я вижу, кто там, — буркнул старший инспектор и ускорил шаг. — Нет уж, увольте.

Через несколько минут они дошли до реки. Барнаби остановился на мостике посмотреть на быстро бегущую воду. Интересно, как все выглядело в ту ночь, когда сбежала Таня? Наверно, светила луна, и Чарли Лезерс мог разглядеть лица женщин, когда те боролись на мосту. Борьба закончилась мощным всплеском. И Лезерс вообразил, будто все было взаправду, как вообразил бы и любой другой. Кто не поверит собственным глазам?

— Я вот думал, сэр. Эта Таня…

— Несчастная девчонка, — вздохнул Барнаби и сам удивился своим словам.

— Точно! — истово согласился Трой. — Если кому-то нужен друг…

— Даже не думай!

— Да нет, в этом не будет ничего…

— Будет. В конце концов будет.

— Но что с ней станет?

— Не пропадет, — сказал Барнаби с уверенностью, какой в действительности не чувствовал. — Во всяком случае, нас ей удалось одурачить.

— Похоже, что да.

— И не тонула она, Трой, а махала рукою[60].

— Простите?

— Да ничего, забудь.

Трой снова сдержался и не показал раздражения. Вот всегда так! Выдаст что-нибудь заковыристое, темное. Цитатку какую-нибудь ввернет или еще что, о чем никто из нормальных людей и не слыхал никогда. А когда Трой попросит объяснить, от него отмахивается.

Скажете, разумеется? Но тогда и не заговаривайте больше с человеком, который ничего не знает про оперу, театр, серьезную музыку, заумные книги и всякое такое.

Третьего дня, придя домой, Трой отыскал в словаре Талисы-Линн слово «филистер», и значение ему не понравилось. Ясное дело, так и останешься «человеком, которому не хватает культуры», если каждый раз, как ты задаешь вопрос, ближайший всезнайка тут же тебя затыкает.

— Как насчет ланча в «Красном льве»?

— Звучит заманчиво, шеф.

— Чего бы ты хотел? Я угощаю.

— Пирог и жареную картошку. И эту малиновую «Павлову».

— Отлично, — похвалил Барнаби. — Это будет держать тебя в тонусе.

Однако сложилось так, что Луизе не довелось выхаживать брата. Вернувшись в стеклянный особняк, он за несколько дней собрал вещи: одежду, компьютер, папки с набросками и несколько книг. Фейнлайт намеревался снять себе жилье в Лондоне и перекантоваться там до суда, который, как ему сказали, состоится через несколько месяцев.

Валентин стал искать, и ему тут же предложили квартирку на чердаке его издательства в Хэмпстеде. Постоянный арендатор, сын издателя, учился на третьем курсе в Оксфорде и редко приезжал домой. Квартира была тесная, но Валентин устроился там и отказался подбирать что-то другое, пока его будущее не прояснится. Нет, этой фразы, он, конечно, не произносил. Он теперь редко загадывал дальше сегодняшнего дня или даже настоящего момента, просто плыл по течению, тупо проживал часы.

Луиза часто звонила. В конце концов он стал отключать телефон, иногда на несколько дней. Раза два-три, уступая ее настоятельным просьбам, встречался с ней за обедом, но ничего хорошего из этого не выходило. Вэл не хотел есть, а ее уговоры только действовали ему на нервы. Когда они прощались после второй встречи, Луиза изо всех сил сдерживала слезы, а Вэл смущенно бормотал, что это он во всем виноват, потом обнял ее, очень холодно и формально, сказал: «Ну, не пропадай».

На обратном пути, в поезде до Грейт-Миссендена, к Луизе вернулось душевное равновесие. На все нужно время, утешала себя она. Просто иногда сложно сказать, сколько его нужно. В конце концов все будет хорошо. При всем том, садясь на станции в маленький желтый автомобиль, Луиза радовалась, что едет не в пустой дом.

Когда Энн вышла наконец из больницы и начался длительный, как ее предупредили, период реабилитации, она не знала, куда ей податься. Все в ней противилось возвращению в дом викария. Дом детства стал ей так отвратителен, что она не хотела больше переступать его порог. Но единственную свою родственницу из Нортумберленда Энн в последний раз видела лет двадцать тому назад, и переписка с тетей носила чисто формальный характер. Кроме того, после серьезной операции нельзя было уезжать далеко от больницы. И, когда замаячил день выписки, Луиза предложила ей пожить в «Фейнлайтсе».

Луиза навещала Энн в больнице каждый день. И та, и другая говорили мало, но в их молчании не было ничего неуютного. Обе, теперь полностью доверяя друг другу, понимали, что такой вариант подойдет обеим.

Конечно, не обошлось без некоторой неловкости, когда Энн впервые приехала в «Фейнлайтс». Им пришлось привыкать жить вместе. Энн из благодарности стремилась делать по дому больше, чем пока могла. Луиза отказывалась от всякой помощи, уверенная, что справится сама, хотя уже много лет не пробовала. (Прослышав о преступлении и аресте Валентина, агентство по найму домашней прислуги быстренько вычеркнуло Фейнлайтов из списка клиентов.)

В конце концов им стала помогать Хетти, которая часто навещала Энн. Это устраивало всех. Луизу, избавленную от ненавистных домашних дел. Энн, которая рада была видеть Хетти, единственную константу в ее жизни с самого детства. И Хетти, нуждавшуюся в деньгах на переезд. Вдове удалось найти обмен, чтобы перебраться поближе к Полин и ее семье. Конечно, Алан с приятелями перевезли бы тещу, но требовались деньги на грузовой пикап, ящик пива и рыбу с жареным картофелем для всех — Хетти очень хотелось внести свой вклад в переезд.

Когда по деревне разнеслась весть, что миссис Лоуренс уже достаточно окрепла для приема визитеров, местные стали навещать ее с небольшими подношениями: книгами, цветами, домашней выпечкой и сластями. Кто-то даже принес носовой платок с ее изящно вышитой монограммой. У Энн нередко слезы на глаза наворачивались от всеобщей доброты. Луиза, которую сперва выводил из себя нескончаемый поток доброжелателей, научилась получать удовольствие от приятной компании. Она ставила чайник, доставала торт и угощала гостей. В доме также перебывало много разных собак. И миссис Форбс, которая раньше никогда не интересовалась животными, до того полюбила Кэнди, что всерьез подумывала завести себе питомца.

Но все это было днем. С наступлением темноты становилось гораздо труднее. Для обеих женщин наставали самые тяжелые часы, и именно тогда по-настоящему сложилась их дружба, которой суждено было продлиться всю жизнь.

Луиза, перед тем как забрать к себе Энн, проконсультировалась с больничным психологом. Ей сказали, что возможны бессонные ночи; проинструктировали, как справляться с ночными кошмарами, а также с тем, что называется посттравматическим синдромом. Но, к огромному облегчению Луизы, в памяти Энн не сохранилось ни нападения, ни даже того, как она ехала в Каустон. Она говорила, что помнит лишь, как постучала в дверь кабинета и сказала Лайонелу, что ланч готов. На этом воспоминания обрывались.