Я поспешно срываю с веточки горсть виноградин, запихиваю в рот куски банана, а затем покидаю комнату.

Иду за Сабой. Сопротивляться бесполезно. Если она ПсевдоВолк, то в случае необходимости ее с легкостью используют против меня – я в этом уже прекрасно убедилась. А еще, если доктор Марике до сих пор находится на острове, было бы хорошо выбраться из подводной среды обитания обратно на сушу.

Саба шагает вперед, не оборачиваясь. Я поедаю фрукты. Сердце колотится. Как же быстро я преодолела этот путь в прошлый раз. А вызывал ли Зорнов Лонана и остальных? Надеюсь, что они в порядке.

– Саба?

Она вздрагивает, услышав свое имя. Наверное, отвыкла.

– Что с мной будет?

Зорнов в курсе: он наверняка знает про пузырек, а больше за мной никаких грехов не числится, насколько я помню.

Дождавшись, когда железные двери приоткроются, мы проскальзываем в просторный зал, смахивающий на аквариум наоборот. Вода снаружи светится особенно ярко – думаю, уже наступило утро.

– Что со мной будет? Я…

Саба меня перебивает:

– Что бы ни случилось, не смотри ему в глаза, пока он сам не обратится к тебе. Он так требует.

И она умолкает. Я могу надавить, попытаться что-то выведать, но ничего не делаю. Лучше приберечь силы для встречи, где мне придется отвечать, отвечать и еще раз отвечать.

Но у меня нет ответов. Только вопросы.

Саба приводит меня на второй этаж, в просторную комнату с белыми стенами и, конечно же, панорамным окном с видом на океан. Слишком красивое помещение для человека, который разрушил мир.

Слишком чистое и, если можно так сказать, открытое.

И слишком пустое, безликое для вожака, для одного из тех, кто отнял все у остальных и теперь может заполучить что угодно. Над белоснежным столом даже нет картин, хотя Зорнов мог бы прибрать к рукам Сикстинскую капеллу. Единственный примечательный предмет – громадная низкая люстра: завораживающий шедевр из тысяч черно-белых ромбов, которые свисают с бесчисленных нитей и поблескивают в лучах солнца.

– Воды нам не захватила? – приветствует Зорнов Сабу.

«Нам» – это, очевидно, ему и доктору Марике.

Зорнов и Марике сидят возле стола в не самых удобных на вид креслах, напоминающих современные троны.

Саба ставит меня на нужное место – кладет руки мне на плечи и направляет к участку в десяти футах от обоих мужчин, откуда я могу видеть лицо как одного, так и другого. Потом Саба бесшумно выскальзывает из комнаты. Наверное, собирается принести воду. Она возвращается с парой высоких матовых стаканов, до краев наполненных ледяной водой. Вместо благодарности Зорнов сует в рот соломинку. Доктор с улыбкой кивает.

Я в жизни не видела, чтобы человеку было настолько неуютно в кресле, как доктору Марике. Он почти ничем себя не выдает – разве что постоянно постукивает ногой по полу. Зорнов вряд ли что-то заподозрит. Мое сердце бьется в том же ритме. По крайней мере, не мне одной хочется побыстрее отсюда убраться.

– Иден.

Неужели Зорнов удостоил меня такой чести? Он – человек, который не желает утруждать себя лишним рукопожатием и обращается к своим гостям по имени, только если они голландско-ливанские доктора, способные выстроить для него нерушимое будущее.

Но что же мне делать? Смотреть ему в глаза или нет? Дни, когда любые его прихоти исполняются, скоро подойдут к концу. Мне плевать, чего он требует, понимаю я, и наши взгляды встречаются. Его – сталь, грозовые тучи без малейшего проблеска света.

– Я ведь был на похоронах твоей матери, Иден.

Он не моргает.

Вот и первый удар. Будь сильной, Иден, не дай ему тебя сломить.

– Подарил твоему отцу бутылку скотча, – продолжает Зорнов. – Мы связаны больше десяти лет, и он один из немногих, кому я могу безоговорочно доверять.

Отец не выпил тот скотч. Бутылка годами стояла на верхней полке кухонного шкафчика и пылилась. Папа к ней не притрагивался.

– Поэтому, – произносит Зорнов, отчеканивая каждый слог, – я хочу услышать от тебя правду, Иден. – Он стискивает подлокотники с такой силой, что костяшки белеют. – Ответь мне на несколько вопросов.

Я понимаю, что начался суд.

Мне кажется, что сквозь ткань кармана явственно проступали очертания кровокода, хотя я знаю, что это не так. А доктор Марике… он же на стороне моего отца, верно? Он не предал нас ради расположения вожаков?

– До моего сведения довели информацию, что на твоего отца напала его коллега – Ава.

Точно, Ава. Зорнов думает, что я понятия не имею, кто она такая.

– Трагическая ситуация, но в ходе разъяснительной беседы выяснилось, что упомянутая коллега убеждена в правомерности своих действий.

Облегчение, причем двойное. Во-первых, если бы папа умер, Зорнов сказал бы об этом иначе.

«Твоего отца убили», а не «на твоего отца напала его коллега». И во-вторых, если речь сейчас пойдет о подозрениях Авы о покушении на Зорнова, то кровокод здесь ни при чем. Значит, доктор Марике не предал папу. Опасность еще не миновала, но если я буду осторожна, то смогу сохранить наш план в тайне.

– Ты прибыла на мой остров со шприцем с голубой сывороткой. – В меня впивается свирепый взгляд. – Почему?

Держу голову высоко, смело смотрю Зорнову в глаза.

– Мне сказали, что он может понадобиться для самозащиты. Что, собственно, и произошло.

Ответ его вполне устраивает.

– Кстати, – произносит Зорнов, – мне доложили, что перед отбытием все вы прошли необходимую процедуру, но ты – что вряд ли совпадение, дочь Уилла – прибыла сюда в полном сознании. То есть твой отец солгал мне, и Пеллегрин не провел процедуру?

– Мой отец никогда не лжет, – отвечаю я.

Но меня уже мучают сомнения. Да, иногда люди вынуждены хранить секреты и молчать, но лучше поступать так, чем корыстно врать. Однако секреты – это шаг в сторону от чистосердечной правды.

– Пеллегрин обработал меня прямо на глазах у отца, но позже сказал мне, что вколол мне особую вакцину. У меня осталась голограмма как доказательство, можете посмотреть.

– И о решении Пеллегрина дать тебе вакцину твой отец не знал?

Осторожнее, Иден.

– Мой отец – очень осведомленный человек, но я даже не представляю, что творится у него в голове. До того как меня отправили сюда, на ваш остров, я вообще думала, что он мертв. Так что отец не привык рассказывать мне все и сразу.

Мой тон и едва завуалированное обвинение застают Зорнова врасплох. Он пытается скрыть собственную неуверенность за покашливанием. «Ты был на похоронах моей матери и забрал у меня отца… и сделал так, чтобы я чувствовала себя сиротой!» – хочу я закричать ему в лицо.