– Господин Соловьёв?

Заговорила сразу по-русски, интонации абсолютно нейтральные. Вик его не то чтобы опасался, но принимал в расчёт. Эта – нет.

– Я доктор Ставрина, Агата Ставрина. Моим командиром является майор Дмитрий Десница. Вам знакомо это имя? Отлично, так я и думала. Моя помощь требуется вам?

Точно, русская. Так расставлять слова в предложении может только носитель языка, без вариантов. Если она действительно подчинённая того хмурого парня… а почему, собственно, нет? Прав Вик, выключай паранойю, нет у тебя вариантов…

– Не мне. Мой борттехник лежит в медкапсуле, я погрузил её в медикаментозный сон и…

– Проводите меня, капитан.

Вопреки сказанному, докторша двинулась вперёд совершенно самостоятельно. Стало быть, тип корабля ей знаком. И никакого, вот просто никакого опасения по части глядящего в спину ствола. Долетался, Птиц… уже и бабы тебя не боятся!

Коридор… подъем на уровень выше… снова коридор… медблок…

– Так, что тут у нас? Угу… угу… ясно. Мои поздравления, капитан: вполне качественная работа. И, увы, долгая: с точки зрения возврата на исходную. Задерживаться здесь нам не с руки. Предлагаю переместить капсулу на борт нашего корабля и валить отсюда к чертям свинячьим. Ваше мнение?

Да ни черта её не интересовало его мнение. И чьё бы то ни было вообще – кроме собственного. Но не сдаваться же сразу?

– А где сам майор Десница?

– Под опекой доктора Марата, – фыркнула женщина, продолжая разглядывать показания датчиков. – Его малость поломали на Триангле… а потом мы там чуть-чуть пошумели… ну так, чисто для проформы. Чтобы жизнь мёдом не казалась. Такие наглецы, капитан, такие прохвосты… что я вам рассказываю, можно подумать, вы не в курсе!

Почему-то Птиц вдруг пожалел – мимолетно, а всё-таки! – тех, кто «поломал» командира этой красотки. Уж больно жёстким стал такой приветливый минуту назад тон. Да, пожалуй, эта может и пошуметь. Интересно, кто такие эти «мы»?

– Ну что, перемещаем? Платина! – в коммуникатор. – Мухой в медблок, отруби первую капсулу и отгони ее куда-нибудь в угол, мне нужно пространство для работы. …Нет. Нет. Всё в норме. …Нет. Потом, всё потом, выполняй!

Явно опытные руки порхали вокруг капсулы, в которой лежала Джоан, переводя агрегат в автономный режим и отключая внешние источники питания. Ни секунды колебания, ни секунды задержки…

– Помогайте, господа, – перешла на интер докторша. – Одна я её не вытолкаю. То есть вытолкаю, конечно, но ручки свои, не казённые. И понадобятся для работы. Поехали!

И они поехали, сноровисто перемещая капсулу к лифту. Поначалу Птиц всё так же держал палец на спусковом крючке, потом бросил это явно бессмысленное занятие. И руки нужны были обе, и Вик поглядывал с явной насмешкой… ладно, за неимением лучшего будем считать, что всё в порядке.

В общем, резкое:

– Кончай ночевать, Кондовый, отстыковываемся – и ноги-ноженьки! Вик, сигналь своим: уходим на Ариэль! – не вызвало никакой реакции отторжения.

Уже потом, задним числом, Игорь Соловьёв удивился самому себе: вот кто скажет, почему он не связал резкое снижение уровня нормальной в такой ситуации подозрительности с лёгким, ничего не значащим прикосновением к локтю?

Птиц не нравился Вику. Категорически не нравился. В целом и в частностях. Не нравилась осанка, не нравилась походка. Щетина не нравилась, как и седина в волосах. Хуже всего был взгляд.

Агата слегка ошиблась – то ли в оценке, то ли в определениях. Не цепной пес стоял сейчас в медблоке, внимательно следя за производимыми манипуляциями, а загнанный волк. И было что-то ещё, не распознаваемое с ходу, но весьма настораживающее. Лицо? Нет, не лицо. С ним как раз всё было ясно. То, как Игорь привалился плечом к притолоке? Мимо. Фигура… стоп!

– Птиц, а Птиц… – негромко, очень ровным, лишенным интонаций голосом позвал Вик.

– Чего?

– Жилет сними, пожалуйста.

– Может, тебе ещё и сплясать? – проскрипел Соловьев.

– Птиц, сними жилет, не дуркуй. Хватит уже, все свои…

Вик покосился на Агату. Та, как ни в чём не бывало, колдовала над уже подключенной капсулой. Крышка пошла вверх, доктор Ставрина вгляделась в лицо Джоан и удовлетворенно хмыкнула. Пальцы правой руки летали над выдвинувшимся дисплеем со скоростью пианиста-виртуоза. Левая ладонь спокойно лежала на бортике капсулы, время от времени постукивая по нему в слышимом только врачу ритме.

Птиц криво усмехнулся и расстегнул куртку. Под ней, как и опасался Вик, оказался тот самый напичканный С-8 жилет, с помощью которого Соловьёв был готов отправить к праотцам всех окружающих в случае, если ему не выдадут Штрауба.

Куртка полетела в угол. Опасно подрагивающие пальцы Птица начали отключать детонаторы один за другим. Вик хотел прийти на помощь, но его что-то остановило. То ли являющая собой воплощенное отрицание и предостережение спина Агаты, то ли изменения, происходящие во взгляде Игоря. Поэтому наёмник просто дождался, пока Птиц снимет более чем опасную шмотку, и аккуратно принял её левой рукой. Почему не правой? Да имелось у Вика смутное подозрение, что правая ему сейчас понадобится. Знать бы только, для чего…

Дальше почти одновременно случилось сразу несколько вещей. Взгляд Птица вдруг изменился, словно кто-то повернул тумблер, выпуская наружу критический, почти смертельный надлом. Что-то зашипело… из глаз Соловьева, за секунду до того, как они закатились, исчез намёк на осмысленность… он начал заваливаться вбок и назад, и Вик подхватил его… вот и пригодилась правая…

Так и не обернувшаяся Агата левой рукой сунула пневматический инъектор в выдвинувшийся из стены медблока ящик и бесстрастно поинтересовалась:

– Вторую капсулу сам откроешь, или помочь? Он теперь до Ариэля продрыхнет при соответствующей подпитке.

– Ты что сделала?!

– Что надо, то и сделала, – бросила она с прорвавшимся вдруг раздражением. – Вик, эту крышу я не залатаю. Навскидку имеем острый параноидальный психоз и ещё кое-что по мелочи. Птиц даже не на грани, солнце моё. За гранью он, причем далековато. Я его сбросила малость перед тем, как войти на «Ежа», но снять целиком… нет. Это к Анри. Не тяни, Джоан уже на выходе, укладывай этого красавца и делай доброе лицо.

Вик покрутил головой, но приказ выполнил. По крайней мере в части укладки тела Соловьева в капсулу. С добрым лицом пока получалась сущая лажа.

– Он тебе не простит… – начал было наёмник, и тут Агата обернулась. Обернулась, и бывалый вояка слегка попятился от перекошенного лица и жутковатого оскала.

– Да мне, куда ни плюнь, никто ничего не прощает! Одним больше, одним меньше… имела я вас всех! – почти зарычала она и тут же сбавила обороты. – Ох, извини. Это не я, это Птиц. Я же не тряпкой эмоции стираю, я их в себя втягиваю… понял? И это – малая часть. Совсем крохотная. Короче: лицо делай. Сейчас будешь им торговать, Джоан просыпается.