по всей видимости, никогда не узнает о его роли в смерти Рубена и Джока. Мэри уже рассказала миру, что Джок Кригер совершил какую-то ошибку при проектировании вируса, что он подорвался на собственной бомбе, пал жертвой своего собственного творения.

И, по правде говоря, по поводу его смерти Корнелиус не испытывал особых угрызений – в конце концов, он планировал геноцид неандертальцев.

Но умер также и ни в чём не повинный человек, этот доктор – настоящий доктор, целитель, спасающий жизни, – Рубен Монтего.

Корнелиус отпустил подлокотники кресла и поднёс руки к глазам – посмотреть, не перестали ли они дрожать. Они не перестали. Он снова крепко ухватился за подлокотники.

– Ни в чём не повинный человек, – сказал он вслух, хотя вокруг не было никого, кто мог бы его услышать. Он покачал головой:

Как будто такие существуют в природе…

Но опять же – а вдруг существуют?

Некрологи и соболезнования, уже появившиеся в Сети, говорили о Рубене Монтего в превосходной степени. Его подруга, Луиза Бенуа, которую он встречал в «Синерджи», была совершенно раздавлена его смертью. Она снова и снова повторяла, какой чуткий и добрый он был человек.

Снова Корнелиус принёс женщине огромное горе.

Он знал, что должен в ближайшее время что-то сделать по поводу кастрации. В конце концов, скоро начнутся и другие изменения: метаболизм замедлится, в теле начнёт накапливаться жир. Он уже заметил, что борода теперь растёт медленнее, и он почти всё время чувствует какую-то апатию – апатию или депрессию. Очевидным решением было начать принимать тестостероновые препараты. Он знал, что тестостерон – это стероид, в основном производимый содержащимися в семенниках клетками Лейдига. Но он также знал, что тестостерон может быть синтезирован из более легкодоступных стероидов, таких как диосгенин: его наверняка можно достать на чёрном рынке. Живя в Дрифтвуде, Корнелиус старался игнорировать ведущуюся в окрестностях его жилища торговлю наркотиками, но если бы ему понадобился торговец тестостероном, он без труда нашёл бы такого что в Торонто, что здесь, в Рочестере.

Но нет. Нет, он не хочет этого делать. Он не хочет снова становиться таким, каким был, снова чувствовать то, что чувствовал раньше.

Для него обратного пути нет.

И…

И пути вперёд тоже.

Он поднял руки. Они больше не дрожали. Не дрожали вообще.

Он подумал, что люди скажут о нём, когда его не станет.

Он следил за развернувшимися в последнее время дебатами в прессе по поводу религиозности. Если такие люди, как Мэри Воган, правы – он узнает. Узнает, даже после смерти. И возможно – лишь возможно, – что спасение мира неандертальцев от таких, как он сам, как-нибудь ему зачтётся.

Конечно, если правы неандертальцы, то смерть – лишь забвение, простое прекращение существования.

Корнелиус надеялся, что неандертальцы правы.

Он не хотел оставлять свидетельств нанесённого ему увечья. Ему было безразлично, что станет с Понтером Боддетом, но он не хотел, чтобы его семья когда-либо узнала, что он совершил в Торонто.

Корнелиус Раскин спустился в гараж и принялся сливать бензин из бака своей машины.

* * *

– Ну, Бандра, что ты думаешь? – спросила Мэри.

Бандра была одета как глексенка – тёмно-серые кроссовки «найк», джинсы-варёнки и свободная зелёная рубашка, всё куплено в том же самом «Марке», где они покупали одежду Понтеру в первый его визит в мир Мэри. Она стояла посреди комнаты и поражённо оглядывалась вокруг.

– Это… это не похоже ни на одно жилище, что я видела.

Мэри также оглядела просторную гостиную.

– Примерно в таких домах живёт бóльшая часть людей – по крайней мере здесь, в Северной Америке. Ну, если честно, это весьма и весьма хороший дом; большинство людей живёт в больших городах, а не в сельской местности. – Она помолчала. – Тебе нравится?

– Мне понадобится время, чтобы привыкнуть, – сказала Бандра. – Но да, мне очень нравится. Он такой большой!

– Два этажа, – подтвердила Мэри. – Триста двадцать пять квадратных метров плюс подвал. – Она дала Бандриному компаньону секунду, чтобы перевести единицы площади, потом улыбнулась. – И здесь три ванные комнаты.

Пшеничные глаза Бандры округлились:

– Какая роскошь!

Мэри улыбнулась, припомнив рекламный лозунг своей краски для волос.

– Мы этого достойны.

– И ты говоришь, земля вокруг тоже наша?

– Ага. Все 2,3 акра.

– Но… но мы можем это себе позволить? Я знаю, что всё имеет свою цену.

– Мы определённо не могли бы позволить себе такой здоровый участок в окрестностях Торонто. Но здесь, на окраине Лайвли? Запросто. В конце концов, Лаврентийский университет будет нам платить очень приличную зарплату. Насколько это вообще возможно в сфере высшего образования.

Бандра уселась на диван и сделала жест в сторону антикварного вида книжных шкафов тёмного дерева, уставленных резными статуэтками:

– Мебель и отделка очень красивые.

– Это необычное смешение стилей, – сказала Мэри. – Канадского и карибского. Конечно, семья Рубена захочет что-то из этого забрать, и Луиза наверняка тоже, но бóльшая часть останется. Я купила дом со всей обстановкой.

Бандра опустила взгляд:

– Как бы мне хотелось познакомиться с твоим другом Рубеном.

– Тебе бы он понравился, – сказала Мэри, садясь на диван рядом с Бандрой. – Это был замечательный человек.

– И тебе не будет грустно жить здесь? – спросила Бандра.

Мэри покачала головой:

– Нет. Видишь ли, это место, где Понтера, меня, Рубена и Луизу изолировали на карантин, когда Понтер впервые попал в наш мир. Это место, где я узнала Понтера, где я начала влюбляться в него. – Она указала на массивный шкаф на дальнем краю комнаты, заполненный детективами. – Я помню, как он стоял вон там и чесал спину об угол шкафа, как об чесальный столб, двигаясь из стороны в сторону. И мы вели такие интересные беседы вот на этом самом диване. Я знаю, что отныне я буду с ним лишь четыре дня в месяц, и по большей части в его мире, а не в моём, но у меня такое чувство, что это, в некотором смысле, и его дом тоже.

Бандра улыбнулась:

– Понимаю.

Мэри похлопала её по колену.

– Вот за это я тебя и люблю. За то, что понимаешь.

– Но мы недолго будем тут вдвоём, – сказала Бандра, широко улыбаясь. – Давненько я не жила в доме, в котором есть дети.

– Надеюсь, ты мне поможешь, – сказала Мэри.

– Конечно. Уж я-то знаю, что такое кормление в девятую деци!

– Но я вовсе не имела в виду… хотя спасибо, конечно! Нет, я хотела сказать, что ты поможешь мне воспитывать нашу с Понтером дочку. Я хочу, чтобы она любила и ценила обе культуры – и глексенскую, и барастовскую.

– Настоящая синергия, –